Вот только перед этим неплохо было бы натянуть хоть шапку. Ледяной порыв ветра распахивает полы пальто, путает волосы и в целом не вызывает ничего, кроме желания спрятаться в троллейбус. Зато ещё чуть-чуть, и моих накоплений хватит на что-нибудь скромное, маленькое, но бензиновое. И своё.

Повесив на локоть сумку, я быстрым движением натягиваю шапку и ищу в сумочных недрах перчатки. И зайти бы для этого внутрь, но там Глебов, а его мне сегодня хватило за глаза. Как назло, именно сейчас сумка выпячивает всё своё бездонное нутро, где под руку попадается всё, что не надо. Гигиеническая помада, купленная в киоске по случаю утери нормальной. Ручка, которую я ищу уже две недели. Стикеры, которые покупались, вообще-то, домой и полгода назад.

В общем, всё что угодно, кроме дурацких перчаток.

А ветер продолжает качать голые ветки деревьев и мою слабую психику. Которая уже на грани оттого, что пальцы начинают приобретать весёленький синеватый оттенок. И перестают нормально гнуться, что тоже не способствует поискам.

— Есть! — Наконец, найдена хоть одна и я судорожно натягиваю перчатку.

— Помочь?

Чтоб тебя!

Рефлексы срабатывают быстрее мозга и, резко развернувшись, я бью сумкой по обидчику. Угу, ещё бы он не был Глебовым, была бы вообще красота.

— Морозова, ты откуда такая дёрганная? — Естественно, сумку Илья Глебович ловит в нескольких сантиметрах от себя. Боком. И мы вместе наблюдаем за эпичным падением моих вещей. — М-да.

И, конечно, поверх разбросанных по крыльцу мелочей, красиво опускается вторая перчатка.

— Тридцать три несчастья? — со смехом в глазах интересуется Глебов перед тем, как присесть на корточки.

В четыре руки мы собираем мои скромные пожитки почти мгновенно.

— Исключительно рядом с вами, — раздражённо фыркаю в ответ поднимаясь.

— И как с таким настроением ты будешь сдавать экзамен? — Когда вторая перчатка оказывается на руке, пальцы уже практически отмёрзли.

— Так же, как и четыре предыдущих, — буркнув, я собираюсь уйти, наконец, из универа, но Глебов удерживает за локоть.

— Пойдём, я тебя подвезу, — легко предлагает он, утягивая меня в сторону от дверей. — Ты же окоченела, Морозова.

— Думаете, на мотоцикле мне станет теплее? — огрызаюсь я, за последний час доведённая до ручки эмоциональными качелями. Спохватываюсь, конечно, меняя тон и выражение лица на более вежливые: — Спасибо, но я доеду сама.

— Чтобы ты знала, Морозова, байк — явление сезонное. — Тоном, почти как на лекции, только там я сижу, а не иду к парковке, ведомая посторонним мужиком.

— Даже если так, это не значит, что я с вами куда-то поеду. — И неважно, что слова приходится проговаривать медленно и чётко. Губы замёрзли не меньше рук.

— Не куда-то, а домой. — Тяжесть его вздоха какая-то с перебором, и не слишком соответствует смыслу фразы. Чем Глебову мой дом-то не угодил? Или так далеко ехать? — А вообще, у меня к тебе дело, поэтому можешь считать, что я тебя похитил.

— Не хочу я никаких дел.

Угу. Бурчать можно много, вот только, когда Глебов достаёт ключи, останавливаясь у новенького красного седана, я продолжаю стоять на месте. Ладно, пусть уже похищает. Пусть всё что угодно, только дайте мне согреться!

Фары дважды мигают, и слышится щелчок дверей. Побуду немного плохой и беспринципной, садясь в относительно тёплое нутро машины, которая ещё пахнет автосалоном.

— Машенька, ты же добрая девочка и не сможешь бросить любимого преподавателя в беде, — насмешничает тем временем Глебов, заводя мотор.

А что, самые придирчивые когда-то у кого-то бывают в любимчиках?

— Я не настолько добрая.

Пальцы никак не согреются и, сняв перчатки, я кладу их на дефлектор.