Или по причине, что пеший отсчитал свои дневные физические возможности; или еще что-то. В общем, в голове снова возникала чужая речь:

– Ты устал. Отдохни. Тут можно: посмотри, сколько красивой мебели?!

И хотя ранее, возле любого – мало-мальски тут пригодного для сидения предмета, имелась соответствующая надпись: “Запрещено использовать по назначению”. Он увидел то, чего в принципе не могло быть: мягкую мебель без подобного. Путник присел. Но тотчас, на сей факт среагировала решительная смотрительница зала. К слову – заскучавшая, решила выговориться по полной:

– Здесь сидеть воспрещается! Это французский экспонат. Чему Вас только в школе учат?!

– А я не школьник, а студент, – повторил он то, что снова подсказывали на ушко.

– И на кого тебя учат, студент? – она еще вставила по-французски: “Etudiante”.

– Буду самым Великим, над всеми художниками, – оправдывался посетитель, осматриваясь и ища поблизости подкрепление – картины со вкусом.

– Такой “художник”, происходит от “худа” – заявила женщина, вновь переходя на немецкий. В общем, она защитила мебель – отогнав ненужного в определенную сторону. Он и побрел дорогою… другой.

О том, чтобы просто вспомнить: Что именно подтолкнуло зайти? Ну, тот – нечаянно толкнувший, похожий на чертенка подросток; и найти его, – так об этом вообще не могло быть речи. Он – который мечтал стать художником и которого вновь отстранили, а вернее уничтожили сокровенную мечту; больше не хотел жить: все стало не просто плохо, а категорически неудовлетворительно. Так прежняя вера заразилась, поболела в нем и умерла. А сам бедняга, перевоплощался…

“Бледный” – теперь не видел искусства. Не замечал: нарядно одетых искусствоведов, собирающих как и прежде – перед каждым значимым экспонатом народ. Следовательно, упускались и восхищенные, наливающиеся доброй энергией души. Ненависть снова зашкаливала в слабом теле. А то, что занимало в нем прежнюю сущность – художество; оказывалось в небытии. Это значит и физически, теперешняя пустота требовала нового заполнения. Повышался градус перемен. Так продолжалось, шестьсот шестьдесят шесть секунд…

Пришло время, а скорее – так и было задумано: почти что художник возвращался – перегорев прошлым. К нему снова вернулись: слух, зрение, пространственное мышление и масштабная – не похожая ни на чью злость. Так молодой человек был примагничен лекцией и местом – в зале сокровищ.

Расскажем подробней: группа молодых девушек – видимо с какого-то учебного заведения; остановилась именно в том месте, где ничего не видящим стоял полуживой парень. Сошлось и время – когда зрительный туман рассеялся, стоящий напротив полный – в новеньком белом льняном костюме гид, как по команде – ткнул указательным пальцем в центр стеклянной витрины. Вот с этим бравым выпадом, безмолвно стоящий – не обращавший никакого внимания на рассказчика; считая это присутствие лишь вторжением в интимное течение своих мыслей – ожил. Он даже попытался сообразить: Что делать дальше? И стоит ли вообще жить: когда старое сгорело, а новое кажется неопределённо; как вдруг услышал. То есть не просто услышал, но и разобрал, вникая и принимая в себя – ставшие предопределяющими слова.

А просто хвастающийся отменным аппетитом бюргер рассказывал о представленной экспозиции:

– Эта история – стара как сам мир: c данным Копьем, связана давняя легенда.

И с сомнением оглядев слушательниц – воскликнул:

– Так слушайте, если не знаете главного: Тот, кто объявит своим и постигнет его тайну – возьмет судьбу мира за руку.

Упитанный сделал паузу – подумал шевелящимися щеками: заглядываясь на приличные женские формы. И пока их владелицы – смотрящие теперь в рот рассказчику не дышали; он технично добавил – понижая голос до состояния полного предательства: