Отличительной чертой глобального конфликта начала ХХ в., имевшей непосредственное отношение к Российской империи, явилось то, что для нее война с самого начала стала Второй Отечественной, о чем никогда не упоминала советская историография, но что всегда подчеркивали русские историки-эмигранты. Это восприятие агрессии Германии и присоединившихся к ней позднее Австро-Венгрии и Османской империи против России проявилось не только во всенародной поддержке военных усилий царского правительства на протяжении 1914–1916 гг., но и в таких конкретных мероприятиях, как добровольческое движение, деятельность различных общественных организаций, создание партизанских отрядов на территории, оккупированной противником48. Кроме того, как свидетельствуют документы, на русско-германском, русско-австрийском и Кавказском фронтах случаи героизма со стороны солдат и офицеров царской армии были отнюдь не единичным явлением49.

Несмотря на то, что поиск объяснений начался вместе с первыми выстрелами орудий летом 1914 г., на протяжении 100 лет в историческом сообществе не утихают споры о том, почему началась Великая война, можно ли было ее предотвратить и кто виновен в развязывании конфликта.

Вопрос о причинах Первой мировой войны возник вместе с началом этой войны и дискуссии пока далеки от завершения. Они тесно связаны с вопросом об ответственности за войну, с идеологией и политикой, глубоко и, порой, болезненно затрагивают национальное самолюбие и национальное самосознание, нередко проецируются на современность.

В научном отношении понятие "причины войны" неразрывно связано с такими понятиями, как "происхождение войны", "цели войны", "характер войны"; с проблемами случайности и закономерности в истории50.

Отвечая на вызовы времени, разные историки в разных странах перемещали акценты с "глубинных" причин Первой мировой войны и критики империализма на поиск ее непосредственных зачинщиков среди государств и отдельных лиц, и наоборот. Особое внимание объективным экономическим причинам уделяла марксистско-ленинская историография. Ее представители доказывали, что мировая война – явление закономерное, вытекающее из противоречий между империалистическими державами, виновником ее развязывания является мировой капитал, в том числе и российский.

В целом все же для западной историографии традиционно более важен был вопрос вины в развязывании войны. Статья 231 Версальского мирного договора о том, что война была навязана нападением Германии и ее союзников и именно они несут ответственность за убытки, причиненные государствам Антанты51, стала подвергаться сомнению фактически сразу же после завершения Парижской мирной конференции, и не только в Германии.

Однако после Второй мировой войны в 1961 г. немецкий историк Ф. Фишер пришел к выводу о подготовке в Германии превентивного удара. К 80-м гг. ХХ в. "парадигма Фишера" о значительной ответственности Германии за развязывание не только Второй, но и Первой мировой войны утвердилась в германской историографии, школьных учебниках, СМИ. Сегодня она вновь поставлена под сомнение.

В последние десятилетия можно наблюдать очередную волну ревизии устоявшихся концепций, особенно усилившуюся в преддверии 100-летнего юбилея. В Европе ревизионизм связан с новыми реалиями объединительных процессов, требующих формирования общей миролюбивой концепции исторического прошлого, а также с усилением Германии.

Кратко характеризуя методологические подходы советской исторической науки в вопросах изучения Первой мировой войны, отметим, что в данном случае более внимательно и глубоко была рассмотрена история Февральской революции в ее взаимосвязи с мировой войной. Изучалась, и очень внимательно, связь войны и Октябрьской революции. Однако во всех этих исследованиях мировая война рассматривалась как событие не совсем самостоятельное, но прочно связанное с историей российских революций, как катализатор Октябрьской революции. Война оказалась "в тени" этого эпохального события, теряя свой масштаб, значение и своеобразие.