– Сударь, что вы задумали-с? – волновался мосье Каню.

– Ты же собрался сделать визит к мадемуазель Мими, – сказал я, работая помазком. – Так должен выглядеть как приличный человек, а не сатир.

Я взял бритву и твердым движением удалилс бакенбарды с правой щеки.

– Что вы делаете, сударь, барин вы мой?! – взвыл каналья.

– Черт подери, Жан! Не дергайся, а то без ушей оставлю!

Мосье Каню сдался и с кислой физиономией наблюдал, как я разделался с его бакенбардами и усами. Я не слишком старался и, оставив бритву, велел Жану самому подчистить оставшиеся кустики.

– И что на вас нашло, сударь? Что за прихоть такая-с?!

– Ты должен непременно сменить платье, – сказал я. – Вот куда твое «р» грассирующее деть, ума не приложу. Самое лучшее, чтобы ты в ближайшее время держал язык за зубами.

– Да что-с стряслось, сударь? – едва ли не плакал Жан.

Он привстал со стула и, вытянувшись к зеркалу, подчищал бритвою подбородок.

– Этот пан Гржиновский, – промолвил я. – Он сидит там, в гостинице, с ножом под лопаткой.

– Как? – безразличным тоном переспросил французишка.

– С ножом под лопаткой, – повторил я.

Смысл сказанного дошел до Жана. Он плюхнулся на стул и воскликнул:

– Как?! Вы убили-с его?!

– Тише! Тише! – возмутился я. – Кто его убил, еще не придумали. Но тебя там очень хорошо запомнили.

– А-а… э-э,.. – протянул мосье Каню.

– Сам виноват, нечего было чаевыми разбрасываться! И это твое картавое «р»! – объяснил я.

– Эх, сударь, я столько лет вам служу-с! А вы?! Вечно вы надо мною шутить изволите-с! – завел старую шарманку Жан.

Я развел руками, похлопал его по плечу и сказал:

– Зато я тебя не держу. Можешь ехать к мадемуазель Мими.

– Благодарствуйте, сударь. Что-то-с не хочется, – пробурчал Жан.

– Нет уж, братец, поедешь, – ответил я.

На следующее утро я нанял крытую коляску и велел мосье Каню править лошадьми вместо кучера. Он по обыкновению вытянул губы трубочкой и повел ими вправо, словно рассчитывал ущипнуть себя за правый ус. А как теперь он остался без усов, так вследствие своей ужимки каналья сделался похожим на криворылого селезня. Я рассмеялся, а Жан отправился исполнять приказ.

– Поезжай ко вчерашнему трактиру, – велел я. – Остановишься, чуть-чуть не доезжая до парадного.

– Барин, сударь вы мой, – взмолился французишка. – Что если нас опознает-с кто-нибудь?

– Не нас, а тебя, – ухмыльнулся я. – Отправят в околоток.

Коляска остановилась, и я принялся наблюдать за входом в гостиницу. Французишка ерзал на козлах, наверное, в каждом встречном мнился ему разоблачитель. Время от времени кто-то входил и выходил, ничего примечательного в этих людях не было, и я не знал, увенчается ли моя затея успехом, да и плана продуманного не имел. Всматриваясь в очередное лицо, я гадал, кто он, обладатель физиономии – постоялец гостиницы или гость мадемуазель Мими?

Мимо проезжали открытые коляски, доносился девичий смех, блестели озорные взгляды. Барышни в легких, летних одеждах вдохновенно флиртовали со столичными повесами. Я любовался и думал: а если сказать кому-нибудь из них, что именно в эти минуты здесь в двух шагах от них разыгрывается драма и эта драма непременно отзовется на их судьбах? Вот и вчера кто-то проходил мимо, смеялся, барышням любезности говорил в тот самый момент, когда убийца всаживал нож под лопатку Гржиновскому. Генерал Вилсон задумал установить наблюдение за французским агентом, но, видимо, просчитался. Связник шпиона оказался хитрее и жестче, получил нужные сведения и оборвал нить.

К гостинице подъехала карета. Дородный господин спустился на землю и прошел в сени. Через минуту появился заспанный отрок, тот самый, что накануне обслуживал нас. Он распахнул дверь, ногою заткнул под нее кирпич и взялся перетаскивать багаж из кареты. Управившись с чемоданами, мальчишка отправился вверх по улице по своей какой-то надобности.