– Лучше позови медсестру.

Аня легла на подушку и закрыла глаза.

– Саша? – уставилась на меня Ольга Игоревна, когда я вышел в коридор.

– Я знаю… Аня просила позвать медсестру.

– Я схожу.

Ольга Игоревна прижала к лицу большой кружевной платок и быстрым шагом направилась к лестнице. Спускаясь, она сломала каблук.

Между дверями палат висели плакаты, похожие на те, что я видел вчера в приёмной. Истории больных, смешанные с рассказами родственников и врачей, вселяли уверенность в силе человеческого духа.

Не думаю, что на пациентов они действовали так же.

Ольга Игоревна привела врача. Ирина Васильевна вернулась через десять минут.

– Аня спит. Я дала ей успокоительное.

– Спасибо, – поблагодарила Ольга Игоревна.

– Вам нужно отдохнуть. Поезжайте домой. Завтра вы сможете забрать Аню. Держитесь. Вы ей очень нужны.

– Я посижу здесь. Я не устала.

Я спустился на первый этаж, миновал огромный зал приёмной и утонул в волнах принесённого западным ветром дыма. Только на улице я заметил, что забыл повесить халат на крючок. Пришлось вернуться и встретиться взглядом с рассерженной медсестрой, которая уже бросилась меня догонять.

Ясное небо затягивали тучи. Прибитая вчерашним дождём пыль кружилась по улицам и больно жалила глаза.

Я свернул в городской парк.

Цветными стёклами витражей на меня смотрело кафе около фонтана. Открытая деревянная дверь скрипела, словно хотела сорваться с петель.

Сорваться с петель.

Дурная примета.

– Вам принести меню, или выберите летний завтрак? Сегодня мы предлагаем капучино и апельсиновое мороженое, – сказал официант и улыбнулся, видимо, пытаясь выглядеть дружелюбным, что совсем не шло человеку с такой комплекцией. Огромный торс в сочетании с диковатым загорелым лицом создавал образ типичного жителя одной из колониальных стран Африки.

– Летний завтрак, – ответил я.

В ожидании заказа я разглядывал пурпурно-розовое небо.

Витражное стекло…

Иллюзия, создававшая тёплое настроение в самую плохую погоду.

В тот день она не сработала.

Я хотел видеть настоящее небо с его свинцовыми тучами, навевавшими невыносимую тоску…

«Summertime sadness»2…

Мне не хватало именно этой песни. Я достал наушники из сумки.

«Kiss me hard before you go»… «Сильно поцелуй меня, прежде чем уйдёшь»…

Прежде чем уйдёшь…

«Summertime sadness»… «Летняя грусть»…

Прежде чем уйдёшь…

Все мои мысли превратились в одно пустое слово.

«Глиобластома».

Слово, с которым мне предстояло жить ближайшие восемь недель, каждый день видя гаснущий свет в глазах Ани и думая только о ней… Не о Ане – о глиобластоме.

Официант опустил поднос на стол. Горячий кофе расплескался.

Оранжевое мороженое напоминало летнее солнце. Я зачерпнул его ложечкой и поднёс ко рту. Солнце оказалось очень холодным.

Начался дождь. Витраж покрылся крупными каплями. Где-то далеко прозвучал раскат грома.

Я смотрел на мороженое – крохотный шарик, таявший в красивой серебристой подставке. Я знал, что, пока наслаждаюсь цитрусовым запахом, за сотню метров отсюда шарик, похожий на этот, медленно убивает моего единственного друга.

«Kiss me hard before you go»…

Дождь громко стучал в окно. Цветные отражения капель ползли по деревянному полу, исчезая в свете ламп.

На землю с треском падали крупные градины.

Я допил латте и попросил принести счёт.

Когда я вышел из кафе, на меня обрушилась волна озноба. Под ледяным дождём одежда намокла и прилипла к телу, заставляя дрожать каждый мускул.

В парке не было никого. Фонтан отключили.

Я брёл по тротуару, огибая цветочные клумбы, на которых, прибитые к земле, умирали синие фиалки и жёлтые настурции. Розовые кусты, посаженные у лавочек, разбрасывали лепестки белоснежных цветов, укрывая ими мокрую землю.