- Ешь! - кивает на пиццу, обнаружив моё бездействие.

Я голодна, но накидываться на еду в столь романтичном эпизоде мне неудобно. Однако когда Ансель вынимает из коробки кусок и откусывает от него треть, шумно откупоривая при этом банку с содовой, голод побеждает неловкость, и я вгрызаюсь в сырно-грибное совершенство кулинарии с нечеловеческим аппетитом.

- Боже…. - тяну с набитым ртом, - это просто… блаженство!

- Жизнь, я смотрю, тебя не баловала, - ухмыляясь, комментирует мой восторг Ансель.

- Да я сто лет её не ела! И лет двести не пила кока-колу! - сознаюсь.

- Ты много потеряла.

Кажется, я знаю, что именно мне так нравится в этом парне - невозмутимость. Его эмоциональный диапазон напоминает неглубокое чистое озеро в безветренном ущелье - ни единой волны, все течения спрятаны под зеркальной поверхностью, отражающей безмятежность солнца и облаков.

Проглотив большую часть пиццы, пока я по-гурмански мурлычу над своим одним куском, Ансель подгибает колено, укладывает на него планшет с плотной бумагой и наносит первые уверенные штрихи. Уже через минуту я вижу очертания маяка, через пять он выглядит настоящим, а через десять на горизонте вырастают горы, ели, разливается море.

Я впечатлена не только скоростью, но и талантом художника: перед моими глазами не просто рисунок, он живой, дышащий. Восхищение переполняет мое сытое, разморенное и совершенно довольное существо:

- Ансель, в твоих руках волшебство, ты ведь об этом знаешь?

Моя похвала награждается весьма скромной улыбкой и ответом:

- Думаю, ты преувеличиваешь. Скетчингу обучаются легко и быстро, с акварелью сложнее - её нужно чувствовать.

- Ты чувствуешь?

- Бывает, - улыбается шире и отдаёт рисунок мне, сам укладывается на спину, подложив под голову свой рюкзак.

Его глаза задерживаются на моих браслетах – толстых кожаных лентах, переплетённых с бисером, бусинами, цветными нитями и перьями – ручная работа индейца. Их дал мне Кай. Много лет назад. Он сказал, что эти ленты - орлиные обереги, они отгоняют зло и соединяют руки с руками матери Земли, наполняя их энергией. Разумеется, истинную причину своего подарка он не упомянул, да и не нужно было.

Мой юный друг ни о чём не спрашивает, только смотрит, однако в его молчании я слышу вопросы. К сожалению, Ансель, я не готова на них отвечать. И даже не предложу отложить до лучших времён.

- Сколько тебе лет? – спрашиваю.

- Возраст мужчины не имеет значения. Зрелость личности в поступках и мыслях. А они могут быть очень разными в одном и том же биологическом возрасте.

 - А мой возраст тебя не смущает?

- Почему он должен меня смущать?

- Мы оба знаем, почему. Если не хочешь отвечать - не отвечай, но не пытайся казаться тем, кем на самом деле не являешься.

- Это кем же?

-  Глупцом!

Он ухмыляется, едва сдерживая порыв рассмеяться:

- Твой возраст меня не огорчает, он… возбуждает.

- Возбуждает?! Как?

- Женственностью, грацией, шармом осознанности движений, произнесённых слов. Самое сексуальное в человеке, не важно, кто он, мужчина или женщина – его ум, думаю, тебе это известно и уже давно. И точно также я думаю, что у большинства юных особ этот орган находится в состоянии зиготы. Ты и сама это знаешь.

- Напротив, мне попадаются довольно умные и образованные студентки. И зря ты так высказываешься о девушках! Если уж говорить о сексуальности – ничто не сравнится с молодостью.

- Ты ошибаешься. Пресыщение быстрым, лёгким и даже очень хорошим трахом с гибким упругим телом наступает довольно быстро. Ты хочешь большего.

- Чего?

Фундаментальный вопрос – чего же он от меня хочет?

- Чувствовать.