Я жду последнего его аргумента, достаточно веского, чтобы нанести сокрушающий удар по моему сопротивлению. Но Ансель молчит, немного запрокинув голову, засунув руки в карманы, неосознанно приняв позицию брутального самца.
Мда. Кольцо оказалось действеннее хамства.
- Хорошо. Я подумаю, - обрубаю наш разговор, потому что лифт уже секунд пять, как распахнул свои двери и вот-вот плюнет на мешкающего пассажира, то есть меня.
Мы расходимся, не прощаясь, и это знаменательно – между мной и преподавателем живописи выстроилась схема противостояния, что мне на руку - я действительно не желаю падать.
Кто бы что ни говорил.
16. Глава 16. Вернисаж
В отражении почти бесконечного зеркала моей ванной на меня устало смотрит когда-то красивая, но теперь уже сорокалетняя, медленно, но верно увядающая женщина.
На лбу едва заметные, но всё же морщины, под глазами неровности, намекающие на будущие мешки. Над бровью пигментное пятно, а губы… почему вы стали меньше, губы?
Господи, молодость! Куда же ты так торопишься? Я ненавижу седые волосы: выискиваю и остервенело деру - сегодня две, завтра три, послезавтра пять. Мне нельзя их оставлять – я брюнетка от рождения.
Зеркало хочется разбить, избавиться как от раздражителя, безжалостно напоминающего о неотвратимом. «Сегодня я младше, чем завтра» - любит повторять моя дорогая подруга, ведь слово «молодость» уже давно находится в разделе «Табу».
На сегодняшний день в моём далеко не плотном графике запланирован вернисаж с особой «атмосферой», «публикой» и «душой». И я отлично знаю, и ОН отлично знает, чем именно для нас обоих закончится это мероприятие.
Всё не было бы так печально, если бы я имела хоть малейшее представление о том, что это будет за событие, и как мне наряжаться. Дерзкая мысль о джинсах и футболке быстро сдаётся натиску разума и я, не мудрствуя лукаво, хватаю первое попавшееся не слишком вычурное и блескучее платье-футляр. Единственный его козырь – цвет, он стальной. Ну и… вырез. Глубокий остроконечный вырез – это всё, что я могу сказать о своей одежде. Женщина, открывающая свою грудь так глубоко, делает мужчине приглашение.
Ни кудрей, ни гривы до поясницы или, того и гляди, пониже её - у меня самые обычные естественно чёрные и до безобразия прямые волосы. Единственное, что делает меня похожей на мало-мальски привлекательную женщину – это брови. Они в меру широкие, прямые и ровные – опять же от рождения, и как, в принципе, у любой бразилианки по происхождению.
Я крашу свой рот в цвет крови. Стойкая помада на моих и без того выдающихся губах не говорит, нет, она вопит о преступлении. Сердце колотится в груди, как сумасшедшее, просит остановиться, но моё решение уже принято.
15 минут…
Когда-нибудь мы все умрём: и плохие, и хорошие, и правые, и виноватые, но сегодня я получу свои 15 минут.
Смотрю на собственное отражение в зеркале нашей столько лет общей с мужем ванной и глаз своих не вижу, только губы.
В галерее чувствую себя одной из выставленных картин - эдакий субъективный шедевр для тонких ценителей ньюмодернизма - на фоне голубоглазых блондинок англосакского происхождения я выгляжу ярко.
В толпе холёных Ванкуверцев не видно ни Анселя, ни моих одногруппниц - азиаток, меня приветствуют несколько знакомых лиц, чьи имена я никогда не старалась запомнить.
Первые десять минут я пытаюсь понять художественность мазни, занимающей место на стенах одной из центральных галерей в городе. Обращаю внимание на технику, стараюсь разгадать задумку творца, как и наказывал учитель, но, то ли я тупа, то ли совершенно не восприимчива к прекрасному, постигнуть суть искусства, увы, не удаётся. Я пробираюсь в глубь зала, шарю глазами в поисках цели своего визита и нахожу его в компании негромко смеющихся дам. Маэстро, в кои-то веки сменивший джинсы и майку на брюки и тёмно синюю рубашку, выглядит… магнетически. Сквозь фирменную улыбку с печатью «я делаю вам одолжение» уверенно проглядывает его действительно приподнятое настроение. Он замечает меня не сразу - целиком поглощён общением: после каждой его лениво брошенной фразы азиатки заходятся весельем, кокетливо прикрывая маленькими ручками свои рты.