Он плюхнулся в точно такое же кресло рядышком с Котиковым и весело посмотрел на девушку. Та, ничуть не изменившись в лице, едва заметно кивнула и вышла из комнаты.

– Вот так и живём! – бодро сказал Игорь Алексеевич, подхватил свою чашечку с кофе и повернулся к Котикову, – А что, правда, вы меня не узнали? Тогда я вам напомню. Ведь, в сущности, именно поэтому я вас и пригласил.

– Вы меня извините, – Котиков решил искренне всё объяснить, – Но я, действительно, не имею ни малейшего понятия, кто вы, и почему, и зачем вы меня пригласили. Я всего лишь историк… Ну, может быть, немножко линвист… И я совсем не понимаю…

Сбившись, он смущённо замолчал.

– Хорошо! – воскликнул Игорь Алексеевич, – Сейчас мы вместе вспомним. Вам такая тема диссертации ничего не напоминает: «Языческие похоронные обряды поздней Римской Империи»? И, скажем, год – тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый?

Илья Андреевич вздрогнул и внимательно посмотрел на собеседника.

– Ага! Вспомнили! – радостно констатировал тот.

– Это… Это… – Котиков удивлённо приподнял брови, – Это была тема моей докторской диссертации… Только она называлась: «Язычество и похоронные обряды поздней Римской Империи».

– Ну, это мелочи! – махнул рукой генеральный директор, – Главное, что суть вашего опуса я помню очень хорошо.

– Но позвольте… – Котиков подозрительно посмотрел на него, – Ведь защита тогда провалилась, и… И всё очень резко тормознули… Мне говорили, что даже автореферат из библиотеки изъяли…

– Знаю-знаю! – Игорь Алексеевич заговорщески наклонился к Котикову, – Партбюро ваш опус остановило. Я сам и остановил. Моим личным распоряжением.

– Вы?! – Котиков пристально уставился на него, словно ожидая, что тот стянет с лица маску и, наконец, покажет свою истинную внешность, – Как это? Зачем? Почему?

– Вы это серьёзно? – улыбка исчезла с лица Игоря Алексеевича, – Вы зачем там Мавзолей и Ленина приплели? Ну, писали о Римской Империи, и писали бы! Зачем вам соцреализм вдруг понадобился? Я вас и тормознул тогда по партийной линии. Если бы не я, никто не знает, чем бы это всё для вас закончилось. Вы, вообще, в какой стране родились? Правил не знали, что ли?

– Так это вы были секретарём парторганизации? – неуверенно спросил Котиков.

– О! На третий день Штирлица осенило! – засмеялся Игорь Алексеевич, – Вы не обижайтесь. Время такое было. И все мы такими были. Но совесть моя и перед партией и перед вами совершенно чиста.

Котиков недоумённо поглядел на него.

– Да-да, чиста! Вы кофе-то пейте, а то остынет… Диссертацию-то я вашу срезал, это правда, но зато помните на конференцию в ГДР кто вас отправил?

– Ну… Мне Телегин тогда предложил… – неуверенно пробормотал Котиков.

– Ха! И кто такой этот ваш Телегин? – воскликнул Игорь Алексеевич, – Я вас рекомендовал, хотя вы и были беспартийный. Я вас и отправил. И вот там, в ГДР, мы с вами и встретились. Помните? Я там за вами тогда присматривал – вы же под мою ответственность поехали…

Котиков неуверенно сделал маленький глоток кофе и удивлённо посмотрел на Игоря Алексеевича. За границей он, действительно, был всего лишь один раз в свой жизни, и это была как раз та самая конференция в ГДР.

– Вспомнили? – ещё раз спросил Игорь Алексеевич.

Илья Андреевич задумался. Да, вроде и не так давно всё это было. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Конференция историков об итогах Второй Мировой войны и попытках западной пропаганды исказить их… Честно говоря, Котиков мало что мог вспомнить. Разве что выступление венгерского коллеги, такое страстное, непосредственное, искреннее… Или тот румынский историк, с маленькой круглой головой, так смешно говоривший по-русски? Или пожилой немец из ГДР, который долго и скучно излагал какие-то факты и цифры с трибуны? Нет, пожалуй, самым ярким впечатлением Котикова из той поездки была незаконная демонстрация в предпоследний день, свидетелем которой он случайно оказался.