– Сколько времени уже колотится? – я осматривал мужчину, пытаясь понять, что же с ним не так. У меня всего сорок восемь часов от начала приступа, чтобы попытаться восстановить ему ритм. Если выйти за эти рамки, то только снизить частоту сердечных сокращений получится, чтобы осложнений не вызвать. Ну и на закуску самое сложное: внушить, что нужно пить таблетки каждый день, не пропуская, и отправить домой.

– Да часа три как, говорю же, скорую сразу вызвал, – проговорил Славик и перевёл взгляд на Татьяну, которая всё это время прожигала его прокурорским взглядом.

– Хорошо. Раньше сердце вот так колотилось? – задал я очередной вопрос.

– Да хрен его знает, может, и колотилось, – он наморщил лоб. – Не, не помню.

– Что пил в последний раз? – я вытащил фонендоскоп и теперь крутил его в руках. Таня подцепила к нему кардиомонитор, чтобы постоянно ЭКГ не снимать. Всё равно стоит без дела, и я заметил, что его мерный писк начал действовать на меня успокаивающе.

– Водку, – практически сразу ответил Славик, после того, как я его послушал. В лёгких чисто, шумов в сердце нет, а то, что ритм неправильный, так это и так было понятно. Застойных явлений нет, и это хорошо.

– Врёшь, – к нам подошла Татьяна, сложив руки на пышной груди. – У тебя на водку денег сроду не хватало. Постоянно ко мне занимать бегаешь на отборную сивуху, которую Зинка на какой-то траве настаивает. И я не поручусь, что трава эта не прямиком с Мёртвой пустоши в её зелье попадает. Для бешеной собаки сто километров – не круг, вот Зинка постоянно и носится к границе. Так что отвечай доктору, что пил и когда бросил?

– Ох и злющая ты баба, Танька! – Славик покосился на неё, но говорил осторожно, выглядывая из-за моего плеча. Он что, думает, я его защищать от карающей длани Татьяны буду, если он до чего-нибудь договорится? А может, поэтому змея светится, чувствует, что за длинный язык кого-то скоро будут жизни лишать? – Вот поэтому с тобой даже Димка не смог ужиться.

– На спину ложись, – быстро прервал я этого самоубийцу.

– Зачем? – он недоумённо посмотрел на меня.

– Я тебе живот потрогаю. Он же, вроде бы, болел у тебя?

– Это да, болел так, зараза, что моча брызгала в разные стороны, – признался Славик, заваливаясь на кушетку. Я потрогал абсолютно спокойный мягкий живот. Единственное – печёнка по размерам ниже пупка. Но это нормально для его стажа. Странно, что анализы при этом такие спокойные. – Но сейчас не болит. Говорю же, сейчас у меня ничего не бо…

Он не договорил. Замер, уставившись в одну точку, и захрипел. Что за… Я вскочил, и тут же монитор взвыл дурным голосом.

– Фибрилляция желудочков! – заорал я. – Сатурация падает. Отсутствие дыхания! Дефибриллятор, живо! Мешок Амбу! – мне в руки легли электроды. – Разряд!

Нужно было дышать за Славика, но я никак не мог перестать качать. В руки снова сунули электроды, а в вену пациента начали поступать нужные препараты. Мне даже не нужно было говорить, что вводить. Опытная медсестра и так всё знала,

Вбежал Саша. Он быстро понял, что происходит, и схватил мешок. Я же швырнул электроды Татьяне.

– Интубировать надо, – прошипел Саша, сжимая и разжимая мешок.

– Знаю, – процедил я. – Таня, качай.

Медсестра поменялась со мной местами и положила руки на грудь Славика.

– Аккуратнее, рёбра не сломай, – сказал я, мельком посмотрев, как она нажимает на грудину. Хрусть! Звук раздался в тот момент, когда я закончил говорить. Так, одно сломано. Ну и хрен с ним. Я схватил набор для интубации и взвёл клинок ларингоскопа. Вой монитора изменил тональность, побежала длинная прямая линия.