– Уходи, – сказала по-арабски, и он оскалился, с каким-то неестественным удовольствиям дергая меня к себе все сильнее так, что я упала на колени и была вынуждена проползти вперед.

– Надо попробовать покататься на тебе осторожно и незаметно, пока хозяина нет…. хотя раньше он всегда отдавал нам своих кобылок.

Приподнял джалабею спереди и принялся развязывать одной рукой шнурок, а второй наматывать на руку веревку, заставляя меня задыхаться и продолжать ползти, хватаясь за шкуры, чтобы удержаться.

– Хочу трахнуть русскую шармуту. Давно у меня не было белобрысых шлюшек. Чистеньких, нежных, сочных. Я бы отодрал тебя во все твои дырки. Уверен, ты тугая и маленькая везде.

Я набрала в легкие побольше воздуха. Если заору, может, кто-то придет мне на помощь, хотя вряд ли они посмеют войти сюда. Но ведь этот посмел? Может, он приближенный моего хозяина и ему можно. Скорее всего, именно так и есть.

Он дернул меня вверх за петлю, заставляя встать на ноги и впиться в веревку пальцами, чтобы не задохнуться.

– Он тебя вымыл для себя. Как ты сладко пахнешь.

Огромная лапа потянула на мне мокрую накидку, задирая ее вверх, но я впилась в нее пальцами, не давая себя раздеть.

– Снимай тряпки и становись на четвереньки, сучка. Я буду тебя трахать – великий и могучий Максуд ибн Назар отымеет маленькую русскую шлюшку.

Я плюнула ему в лицо, а он наотмашь ударил меня по губам, разбив их в кровь.

– Ах ты ж тварь! Раздевайся, соска! Не хочешь по-хорошему, я тебя раздеру на части и мясо выкину шакалам.

– Я принадлежу ибн Кадиру. Ты уверен, что имеешь право трогать то, что принадлежит ему?

Я искренне надеялась, что это отрезвит озверевшего от похоти араба или даст мне хоть какую-то отсрочку. Паника накатывала волнами и становилась нестерпимой. Если он притронется ко мне, я умру.

– Мы с ним братья. Все, что мое – его, а то, что принадлежит ему, является и моим. Тем более какая-то шармута. Все равно я прирежу тебя потом и вышвырну в пески, а ему скажу, что ты меня оскорбила и заслужила смерти. Такие, как ты, здесь дохнут как мухи. Ценности в тебе никакой, разве что дырка твоя.

Он схватил меня за волосы и начал насильно опускать на пол, а я впивалась ногтями ему в лицо, царапала его щеки и глаза. Но ублюдок ударил меня кулаком в живот, и я упала на колени, поползла вперед, пытаясь вырваться, но он снова схватился за верёвку и силой дернул к себе, потащил по полу. Бедуин развернул меня на живот, навалился сверху, задирая мокрую материю мне на поясницу, и в этот момент я вдруг услышала его нечеловеческий вопль. Веревка перестала давить горло, и вместе с дикими криками Максуда раздалось низкое утробное рычание. В бок бедуину впилась клыками огромная собака или волк. Я застыла от ужаса, меня словно парализовало. Я вообще впервые видела такую огромную тварь с черной шерстью и вздыбленной холкой, и такой невероятно большой головой. Араб вопил и бил зверя в ребра и живот кулаками, пытался его отцепить от себя и лишь сильнее орал от боли. Пес держал бедуина намертво, и когда тот брыкался, зверь начинал его трепать, а бедуин от боли закатывал глаза и дико выл. Пока вдруг в его руке не сверкнул нож, и он не ударил пса в плечо, но тот вдруг разжал челюсти и перехватил руку Максуда, хрустнули кости, и от бешеного крика я зажмурилась и закрыла уши руками. В ту же секунду раздался голос ибн Кадира.

– Что здесь происходит? Ты как посмел войти в мой шатер, Максуд?!

– Твоя псинаааа откусит мне руку… пусть отпустит, браааат!

– Держать, Анмар!

– Аааааа, брат, больнооо… ты чтооо?!

Ибн Кадир повернулся ко мне. Быстрый взгляд по моему лицу, по моему телу, и глаза из зеленых стали темнее бездны, с каким-то утробным рыком он повернулся к Максуду, который корчился на полу.