Я застыла с расширенными от страха глазами в прилипшей к телу тряпке, судорожно стискивая черную джалабею. Ярко-зеленые глаза араба тут же вспыхнули и окатили меня кипятком… он жадно осмотрел меня с ног до головы, а я мелко задрожала, понимая, что вот эта мокрая материя ничего не прикрывает, и араб видит меня почти голую. Прижала к себе одежду.

Ибн Кадир сделал ко мне несколько шагов, а я попятилась назад. Он стал тяжелее дышать, или мне кажется? И этот взгляд… таким взглядом смотрят на еду, а не на людей. Может, в их племенах есть людоеды?… От собственных мыслей начало подташнивать, и я невольно зажмурилась. Несмотря на всю мощь и исполинский рост, он передвигался совершенно бесшумно. И я не услышала, как ибн Кадир вдруг оказался позади меня. Только бы не прикасался ко мне, не причинял мне боли. Мне страшно… мне так страшно.

– Это моя одежда, а не твоя.

От голоса прямо в затылок щекотно шевелились волосы. Но я продолжала крепко сжимать в руках джалабею и прижимать ее к груди.

– Ты замерзла? Или я настолько тебя пугаю?

– Пугаешь, – тихо ответила и решилась открыть глаза – и напрасно, потому что теперь араб стоял прямо передо мной. Я ощущала себя совершенно беспомощной и голой. Что ему стоит сорвать с меня тряпку и…

– Мне нравится страх. Он внушает уважение тому, кто его испытывает. Но ты боишься совсем по-другому. Ты боишься не Аднана – своего Господина. Ты боишься Аднана – мужчину. Верно?

Опустила веки, глядя только на его босые ноги с кольцами на больших пальцах и татуировкой-браслетом на щиколотке.

– Мне здесь страшно, и я хочу домой. Просто хочу к своей семье.

– Я задал тебе вопрос, АльшитА, но ты на него не ответила. А меня ужасно злит, когда игнорируют мои вопросы.

– Избавься от меня, и я перестану тебя злить!

Нужно было прикусить язык, не говорить таких вещей, не злить его, но я не удержалась.

– Избавлюсь, когда сочту нужным. В твой мир ты уже не вернешься. Ты для всех там умерла. Положи мою одежду на место – я принес тебе новую. Давай! Открой глаза. Хватит морщиться, как сморчок, подашь мне одежду после того, как я помоюсь. Пора начинать выполнять свои обязанности и отрабатывать каждый глоток воды и кусок хлеба.

– Ты можешь меня не кормить и не поить!

– Ошибаешься! Это ты не можешь отказываться есть и пить, иначе я затолкаю тебе в горло каждый кусок еды и залью водой насильно. Ты будешь давиться и есть вместе с соусом из собственной крови. Не зли меня и открой глаза!

Я открыла глаза и тут же об этом пожалела, потому что ибн Кадир стащил джалабею через голову и оказался голым по пояс. Он стоял прямо передо мной. Огромный, блестящий от пота, темный, как бронзовая статуя. Каждая мышца рельефно выступает под кожей, кажется живой и перекатывающейся, словно жидкое железо. Мощный торс, широкие плечи. На груди татуировка. Непонятная, состоящая из хаотичного орнамента и сплетения букв, как латинских, так и арабских. Я никогда в жизни не видела такого красивого мужского тела, притом вживую и так близко. Накачанный, сильный, привыкший к нагрузкам, словно каждая пора источает бешеную звериную энергию. Идеальное до каждого изгиба. Я такие тела видела только в журналах. Кажется, что его кожа покрыта краской и чуть поблескивает, особенно на выпуклой груди с маленькими коричневыми сосками, и на кубиках пресса, где чуть ниже пупка за кромку штанов убегала тонкая полоска черных волос. Я пялилась на него и ничего не могла с собой поделать… мне кажется, у меня даже приоткрылся рот в немом восхищении. Его тело излучало секс, настолько сильно, что даже я, далекая от всего такого, вдруг почувствовала тяжесть внизу живота… впервые в жизни. Даже в горле пересохло.