– Ну тут уже дело не в законе, дело в самом деле в одной только традиции, – сказал немного сомневающимся голосом Якушкин.

– Сложно искоренять в человеке то, благодаря чему он привык существовать, – сказал Александр. – Это лихоимство, это взяточничество, поборничество настолько уже давно вжилось в чиновничье сословие, что выдернуть это из их философии не представляется возможным.

– Но почему же, – вопрошал Никита, – почему же, если у нас не возникло сомнения, что можем убедить дворянское сословие в необходимости освобождения крестьян, почему нам тяжело поверить, что также возможно воспитать в них чувство долга и необходимость оставаться преданным законам чести и морали?

– Честь и мораль у чиновника? – усмехнулся Матвей. – Да Вы, видимо, шутите, Никита Михайлович!

Все, кроме Никиты засмеялись.

– Не стоит над этим смеяться! – сказал он, нисколь не смущаясь над смехом товарищей. – Чиновники состоят в основном из дворянского племени, а дворяне более всех остальных имеют высокое образование. А образованный человек не может жить в государстве и осознанно причинять ему и его народу вред.

– Никита, ты не прав в каждой своей мысли, – сказал Александр. – Дворяне ничем не отличаются от остальных людей, среди них есть и замечательные личности, а есть надутые болваны, с которыми ничего нельзя сделать. У нас почему-то получается, что последние чаще всего оказываются в числе правительственных людей. Будто этому правительству и не нужны люди инициативные, а нужны лишь марионетки. Но марионетки нужны только в том случае, когда правительство знает, что делает и жаждет своего немедленного исполнения воли. Но оно не спешит с этим.

– Значит, мы должны ему помочь.

– Помочь правительству? – вмешался Сергей Муравьев. – Да тебя за такую дерзость сразу отправят в крепость! Стоило нашей артели закрыться, так вы решили воспротивиться этому высочайшему приказу! За непослушание нас всех вышлют из гвардии! А я этого не хочу.

– Ты зря беспокоишься, Сергей, – сказал Александр. – Это правда, что артель в Семеновском полку твоем закрыли по приказу его величества. Я сам удивился этому, ведь это закрытие говорит лишь о том, что император не хочет распространения образования в армии. И повторное открытие подобного общества вполне вероятно приведет к жестокому наказанию. И поэтому мы и решили, что общество наше будет тайным.

– Не думаю, что Александр против образованных офицеров и солдат, – сказал Трубецкой. – И не уверен, что есть необходимость прятаться от кого-либо. Александр Павлович благоволит просвещению, он ведь даже увлекся ланкастерными школами в армии. А закрытие Семеновской артели связано может быть с чьими-то интригами. Может быть, кто-то из вас там дорогу перешел.

Александр будто не слышал Трубецкого и высказывал уже совсем иную мысль:

– Мы все должны сделать так, чтобы в наше общество входили люди способные, высокой нравственности и самых честных правил, сильной воли и нравственностью твердой, способные оказать влияние на окружающих своим авторитетом, а у начальства вызвать внимание и тем самым быстро продвигаться по карьере. Лучше бы нам всем не просто читать эти пустые газетенки из Франции и Англии, но самим учиться и вникать в политические науки. Инициатива, которую мы предпринимаем и та ответственность, что мы собираемся нести, не может быть необразованна и лишена знаний. Мы богаты практическими знаниями, мы все были во Франции, мы освобождали от тирании всю Европу, город за городом. Но в теории мы слабы и являемся полными невеждами. Некоторые из нас слушали курсы в Европе, даже знакомились с известными философами, но это все баловство. Мы должны сами себя воспитать и воспитывать друг друга.