Никита Муравьев был сыном учителя Александра Первого по русскому языку. По слабости здоровья был участником только заграничного похода, и то был принят в гвардию, когда стали уверенными, что он сможет перенести этот поход. И хотя он был определен в свиту Его Величества по квартирмейстерской части, ему не удалось избежать боев, чему он, впрочем, был очень рад. Сергей же Муравьев-Апостол начал войну 1812-го в звании подпоручика и был откомандирован в армию, а возвратившись в Россию был переведен в Семеновский полк в звании поручика. Его брат Матвей, бывший на два года его старше, но на два вершка его ниже, прошел намного большую и интересную службу, успешно участвовал в сражениях под Бородином, Вильно, Пирне, пока не был подстрелен коварной пулей в ногу. Сия рана никак не могла зажить вот уж третий год, по которой служба Матвея Ивановича немного замедлилась, но бросать ее он все же не решался.

Господин Иван Дмитриевич Якушкин служил также в Семеновском полку в звании подпоручика. Начал военную карьеру с начала отступления русской армии из Вильно в сторону Бородина. Отроду он был двадцати трех лет. Князь Трубецкой же вместе с зачинщиком собрания, Александром Муравьевым, был самым старшим здесь. Смелый поручик того же Семеновского полка начал войну вместе с Якушкиным походом от Вильно, служил с отличием до самой кровопролитной бойне на тот момент в истории, в которой пролилась и его кровь, от ранения ядром в ляжку. Что касается Александра Муравьева, он уже был капитаном и примерял не без основания полковничьи эполеты. Служба его полностью связана со всей последней войной с Наполеоном, начиная от того дня, когда тот перешел Неман и заканчивая взятием Парижа. В свои двадцать пять имел при полном параде форму, всю увешанную российскими, австрийскими и прусскими орденами за стойкость, мужество и смелость. Как и его младший кузен служил в гвардейском генеральном штабе.

Эти молодые офицеры часто собирались без причины, да и сама причина нужна ли была им? Но в этот день Александр Муравьев решил собрать свой кружок единомышленников для определенной цели. И прежде чем уже приступить к подслушиванию и подглядыванию за ними, сделаем последнее тут примечание. Так как множество разговоров происходило на французском (не говоря уже о письмах), но для удобства читателя, особливо чтобы не смущать не знающих этого чудного языка, на котором, как верно сказал великий классик, наше общество не только говорило, но и думало, мы будем пересказывать речи и мысли их на привычном родном великом и могучем русском языке. К тому же, на каком же ином языке, кроме русского, лучше передать любовь к русскому миру, к русской культуре, в конце концов, к русскому народу!

Когда пятеро позванных офицеров пришли, Александр начал:

– Господа! Сегодня я и мой брат Никита созвали вас всех не для пустых и отвлеченных разговоров. Я вам всем по отдельности говорил уже о своей идее, но я не рассказывал ее в подробностях. Я предлагаю создать в гвардии у нас общество достойных русских офицеров, препятствующих злоупотреблениям немецких и вообще иностранных начальников, не щадящих русского солдата.

– А по-вашему, русские начальники все до одного относятся к своим подчиненным как к детям родным? – спросил Матвей Муравьев-Апостол. – Для русского начальника русский солдат есть скот, если не хуже! Даже бежавших из стада баранов или быков не секут так, как забивают русского солдата шпицрутенами за оторванную пуговицу! Я думаю, если и делать такое общество, чтобы распространять человеколюбие и здравый смысл, то распространять их среди всех, лишенных сих качеств.