– Да не в этом дело. Просто… мне стыдно было.

– Ах-вот-как-стыдно-ему-я-поняла-держись-от-меня-подальше.

– Ой, да ладно тебе! Прошло, сколько? Год? Может, хватит уже дуться? К тому же, моя мама тоже скучает по тебе. Все время спрашивает, когда ты зайдешь в гости.

– Если извинишься, я, возможно, подумаю.

– Ладно-ладно. Мне очень жаль. Прости меня, пожалуйста.

– Ай-яй, как фальшиво! – нахмурила брови Кумико.

Сюити сложил ладони вместе и раз за разом повторял:

– Мне очень жаль, мне очень жаль, прости меня.

Было что-то забавное в том, что здоровенный парень сгорбился в извинениях, и, тяжело выдохнув, Кумико, наконец, сдалась.

– Хорошо-хорошо, хватит. Только не беси меня.

– О, так я прощен?

– Я этого не говорила.

– А, понял. Прости.

Кумико бросила короткий взгляд на счастливого парня и фыркнула. Она перекинула сумку с учебниками на левое плечо, замедлила шаг и еле заметно пожала плечами.

– …Так в какой клуб ты планируешь вступить?

Сюити почувствовал облегчение от смены темы, отчего выражение его лица заметно смягчилось. Безвкусные кроссовки, которые, скорее всего, купила ему мать, издали забавный звук, когда он пнул камушек на тротуаре.

– Ну, я все еще думаю…

– Ты же все равно опять пойдешь в оркестр, да?

– Что за «опять» такое? Сама-то куда пойдешь?

– Я? Я… наверное, вступлю в оркестр.

– Опять в оркестр, а? И она мне еще что-то говорит.

– Я не планировала этого, – сказала Кумико, поджав губы.

– А зачем тогда идешь? – спросил Сюити, заглядывая ей прямо в лицо. Кумико отвела взгляд и как-то странно улыбнулась. Но старый друг видел ее насквозь.

– Ты что, опять поддалась чьему-то влиянию?

– …М-м, что-то в этом роде.

– Тебе не кажется, что пора завязывать с этим? Нужно уметь высказывать свое мнение, иначе потом у тебя начнутся проблемы.

– Да знаю я.

Попыталась отшутиться Кумико и замолчала. Смешно никому не было.

– В любом случае, если ты пойдешь в оркестр, то я тоже не против. Какой бы инструмент выбрать… – пробормотал Сюити и потянулся. Из-под рукавов выглядывали его бледные запястья. Кумико показалось, что есть в нем что-то кошачье.

– Что, ты вот так просто определился с клубом?

– Ну да, а почему нет? Я не особо спортивный, так что выбор у меня не так уж и велик.

– …Ну ясно, – пробормотала Кумико так грубо, как только могла. Ее новенькие темно-коричневые туфли тускло блестели в свете вечернего солнца. Юноша перед ней застенчиво улыбнулся, а потом попытался сменить тему.

– Слушай, в нашем классе есть такая красивая девчонка…

Услышав это, Кумико изо всех сил пнула его в спину.

Активная деятельность клубов всегда начиналась ближе к концу апреля, примерно через две недели после церемонии поступления. Желающие вступить в оркестр ученики собрались в музыкальном классе и заняли свои места с лицами, полными волнения. Их окружили старшие участники оркестра, одной из которых была та самая устрашающего вида девушка, которую Кумико видела с дирижерской палочкой во время церемонии поступления.

– Президент, вряд ли кто-то еще придет, – сказала девушка с кларнетом. Кумико украдкой огляделась вокруг. В музыкальном классе сидело чуть меньше тридцати новых учеников, и среди них она увидела знакомые лица.

– Думаешь? Ну, и так сойдет.

Девушка, которую звали президентом, задумчиво коснулась пальцем подбородка. На ее шее висел большой саксофон – баритон-саксофон. Она встала перед всем классом и глубоко вздохнула.

– Так, ребята. Всем привет. Я президент духового оркестра Харука Огасавара. Играю на баритон-саксе. Думаю, среди вас достаточно тех, кто играет на саксофоне, – сказала Огасавара с приятной улыбкой. У нее был сильный, чистый голос, ожидаемый от президента клуба.