Андрей, выпрямив спину, сжимает кулак с твердым намерением ударить обидчика в ответ. У него впереди долгие годы, и он будет ненавидеть себя за этот момент, что не смог, испугался, не ударил.

– А я Ваня Карчин!

К нему подходит большой пухлый парень с прыщавым лицом. Черная челка практически закрывает его маленькие темные глаза. И снова пощечина, только в этот раз он, не удержавшись на ногах, падает на грязный потрескавшийся асфальт. И снова хохот любопытных зрителей. Не в силах более сдерживаться, он закрывает лицо руками и громко плачет. Кто-то больно пинает его по ребрам. За что они с ним так? Что он сделал им плохого?

Он так и не стал для них Андреем Клюшиным.

***

– Шлюхин, ты чего сидишь? – запыхавшийся Лобов склоняется над ним. – Бегом на ворота, мразь! И попробуй хоть один пропустить!

Они играют с параллельным классом в футбол. Андрей не хочет, но он уже привык к тому, что с Лобовым и особенно с Карчиным спорить нельзя. Они проиграли со счетом 4:6. Его снова ведут за школу, снова толпа любопытных школьников идет следом, среди них и девочки.

– Я тебя предупреждал! – Лобов смотрит на него своим холодным, злобным взглядом.

– Пожалуйста, не бей. Мы ведь все проиграли…

Лобов снова расхаживает взад-вперед, рисуется перед внимательными зрителями. Прям прирожденный актер.

– Не бить, говоришь? – он останавливается и поглаживает большим пальцем подбородок, словно решая какую-то сложную задачу. – Хорошо. Мы не будем тебя бить, если ты принесешь завтра по сто рублей за каждый пропущенный гол. Идет?

Андрей смотрит на свои пыльные кеды. Шестьсот рублей – да это нереально, где столько взять? Он после школы, конечно, помогает маме мыть подъезды, там платят по две тысячи за каждый пролет, но это в месяц. Просить у мамы такие деньги бессмысленно. Где-то глубоко мелькнула мысль сказать, что, даже если бы у него было столько денег, он все равно не отдал бы их им.

– Ну что молчишь, Шлюхин? Будут бабки или нет?

– Нет.

Он стоит стиснув зубы, все так же смотрит на потертые кеды. Он знает: сейчас Лобов или Карчин его ударят, потом еще и еще. Лишь бы не заплакать. Если они не смогут заставить его плакать, это будет хоть какая-то победа. Хоть в чем-то.

– Да что ты цацкаешься с ним?! – слышится раздраженный голос Карчина сзади.

Он не успевает среагировать, как сильные пухлые пальцы хватают его за трико и резко стягивают вниз вместе с трусами. В сумасшедшей панике он пытается надеть их обратно, сгибается и получает сильный удар коленом в голову от Лобова. Все кругом крутится, как в безумной карусели: смеющиеся лица, серое, вечно равнодушное ко всему небо, желтые листья. Он никак не может сообразить, что случилось, почему все так смеются, их смех доносится словно издалека.

Осознание приходит с новым витком бессмысленной пытки: он лежит на спине, раскинув руки, со спущенными трусами, все смотрят на него, и им очень смешно. Он отчетливо, как никогда, хочет умереть. Исчезнуть из памяти всех, кто его знал. Раствориться, смешаться с этими грязными листьями. И снова одна и та же мысль: за что они с ним так?

– Лобок, ты совсем офигел, что ли?

Он знает этот голос. Ксюша Кислицына. Только она могла так обращаться к Лобову.

Прохладный пакет накрывает его наготу.

– Слышь, ты давай…

– Что? Что «давай»? Ну скажи!

– Ты так не разговаривай, слышь. Нашла кого защищать. Мы из-за него проиграли, вообще-то.

– Ты, Лобок, решил весь проигрыш на него повесить? А сам больше забивать не пробовал? Может, и тебе штаны пора снимать, а?

Сдавленное хихиканье кого-то из толпы. Лобов молча разворачивается и уходит. Он никогда не сможет нагрубить ей, все это знают, ведь она встречается с Мишей Цыплаковым из одиннадцатого класса. Его боится вся школа.