Гергей остановился. Взглянул на порох, на фитиль и покачал головой.

– Неладно что-нибудь? – спросил Добо.

– Ладно-то ладно, – Гергей передернул плечами, – но только уж для той башни, где я буду стоять, позвольте мне самому делать гранаты.

– Если знаешь лучший способ, расскажи нам. Ты человек ученый, а защита крепости важнее всего прочего.

– Да, я знаю лучший способ. У вас гранаты старого образца. Они трещат, подскакивают, разрываются – и делу конец. А я кладу в свои гранаты заряд.

– Какой заряд?

– Вроде маленькой гранаты. Промасленную паклю, осыпанную медными опилками, железные опилки и кусок серы. Моя граната действует дважды: разорвется – и тогда из нее выскакивает вторая граната.

Добо обернулся и крикнул работающим:

– Прекратить работу! Господин старший лейтенант Борнемисса придет к вам, и вы будете делать так, как он прикажет.

Они поднялись на колокольню, превращенную в башню.

Наверху она была огорожена плетеными турами, наполненными землей. Между турами под каменными сводами помещались пушки. А посередине – горки ядер и пороховая яма.

Отсюда видны были все наружные укрепления, охватившие огромным полукругом восточную сторону крепости, две башни на них и на башнях две круглые вышки.

Но видна была и возвышенность напротив стены, которая была вполовину ниже самой крепости.

– Да, вот здесь, с восточной стороны, и будут осаждать пуще всего, – рассудил Гергей. – А вдобавок еще по утрам здесь солнце бьет в глаза. Тут нужен человек не робкого десятка!

– Я о тебе подумал.

– Спасибо. Не подведу!

И они пожали друг другу руку.

Среди прочих пушек словно на корточках стояла огромная и массивная бронзовая пушка. В ее широкое жерло входили ядра с человеческую голову. На стволе сверкали золотом всякие надписи и украшения.

– Это Баба, – сказал Добо. – Прочти-ка, что на ней написано.

На стволе пушки в венке из пальмовых ветвей блестело изречение:

Девятого сентября солнце не показывалось. Небо затянули серые тучи. Крутые вершины Матры заволокло мглой. Погода напоминала капризного ребенка: ему и плакать хочется и на ум не пришло, из-за чего бы поплакать.

В крепости оживление: люди снуют, стучат. На нижнем рынке плотники плоско затесывают концы шестов длиной в полсажени. Тут же несколько солдат сверлят отверстия в этих затесанных концах, а шесты соединяют крест-накрест. Третья группа солдат привязывает к крестовинам просмоленную и промасленную паклю. Крестовины назывались «фурко». Их набралась уже целая куча.

Возле ризницы старик Шукан мерками отмеряет порох. Крестьяне набивают порохом небольшие кожаные мешочки и относят пушкарям.

Здесь же сержант-пушкарь Янош следит за тем, как снаряжают порохом круглые гранаты из обожженной глины. Из запальных отверстий торчат фитили длиной в пядь. Эти гранаты с зажженными фитилями забрасывают в расположение противника при помощи проволочных приспособлений, похожих на английские битки для мячей. Но бросали гранаты и с руки, а если они с ушками, то и с копья. Гранат изготовлено было уже около тысячи штук.

Возле Старых ворот стоят два длинных ряда домов, разделенные площадью нижнего рынка. Это казармы. Здесь орудуют точильщики и стучат слесари. Они обязаны чинить оружие каждому, кто принесет.

Рядом с Темными воротами, в просторных подземных стойлах, коровы и волы пережевывают жвачку. Мясники устроили бойню прямо подле крепостной стены. Кровь стекает по канавке в ров.

Для обитателей крепости каждый день закалывают по четыре, по пяти волов или коров.

Гергей стоял как раз на Шандоровской башне. Около нее из бревен и досок соорудили помост, чтобы изнутри крепости можно было подниматься на стены целым отрядом. Каменные лестницы башен не были приспособлены к тому, чтобы в случае срочной необходимости защитники сразу могли очутиться наверху.