За десяток лет, прошедших со дня основания Мышграда, Вольга Милославич сумел собрать и выпестовать наиболее знатных мастеров кузнечного дела, которым не было равных на просторах Залесья. Уроженец Полоцка Вышата был первым ковалем-рудознатцем, кто живо откликнулся на призыв бывшего галицкого воеводы и заложил на берегах Юхоти небольшую изначально мастерскую. В окрестных болотах в изобилии обнаружилась богатая руда, и поселение без труда обеспечило себя необходимым в хозяйстве железным инструментом: от гвоздя и конской подковы до хитрого лемеха с отвалом. Мышградские оружейники принялись мастерить самострелы, собирать кольчужные рубахи, а из-под молота Вышаты возник дивной красы и прочности меч длиной в полтора аршина и весом около пяти фунтов, выкованный из небесного железа. Изделия из данного металла ценились буквально на вес золота и были дороже клинков из дамасской стали, поскольку несомненно обладали известными магическими свойствами.
Когда же новорожденный меч был привезен в стольный град Владимир и торжественно вручен Юрию Всеволодовичу, всем на просторах Руси стало очевидно − дотошные мышградцы отыскали в дремучих северных лесах один из тех чудных камней, что некогда рухнули на грешную землю с заоблачных высот!
На круглой площади перед детинцем царило праздничное оживление. Прямо на свежем воздухе были выставлены ровными рядами широкие дощатые столы, аккуратно покрытые безразмерными скатертями, украшенные пестрыми букетами поздних цветов и ломящиеся от обилия аппетитной снеди.
Чего тут только не было…
Веселые румяные девицы сноровисто разносили по столам дымящиеся чугунки с разваристой пшенной и гречневой кашей. Следом тащили подносы с ароматной зеленью, овощными закусками, квашеной капустой и соленьями. Выкладывали на столы березовые туески с мохнатым крыжовником, малиной и морошкой. Из глиняных корчаг отчаянно парило щучьей ухой с шафраном, заливными гольцами, жареным на постном масле судачком, вяленой белужиной и шехонской осетриной.
А неугомонные девки подавали к столам жареных цыплят, соленых кур, зайчатину заливную, печеную с морковью и репой, тушеные свиные ножки, вареники со сметаной, солонину с чесноком и терпкими пряностями. Прямо из раскаленных печей, с пылу да с жару возникали на столах пышные курники с рисом (что называли сарацинской крупой), вареной курятиной и грибами-лисичками, а рядом высились пирамидки сваренных вкрутую яиц, окружавшие глубокие блюда с копченой дичью.
Уже слегка хмельные и раскрасневшиеся гости отрезали ножами от пшеничных караваев толстые ломти, макали хлеб в приправленную душистым перцем мясную подливу, ложками поглощали осетровую икру и грызли − нет! − вгрызались крепкими зубами в нежные стерляжьи спинки. Журчащей на перекатах рекой лился из бочек отменный мышградский мед, искрящийся сбитень и ячменное пиво. Горожане, на краткий миг позабыв о рутинных заботах, праздновали окончание полевых работ, от души радовались заслуженному благополучию и полным закромам, не страшась встретить голодную слякоть поздней осени, промозглые дожди темного месяца груденя, а за ним злобную, пробирающую до костей круговерть ледяного и снежного студеня.
Взрослого мужского населения в Мышграде насчитывалось свыше пять сотен. Многие были выходцами с Волыни, прибывшие в залесские края по призыву Вольги Милославича и приведшие за собой свои семьи либо оженившиеся прямо по месту, благо в невестах недостатка не ощущалось. Были здесь новогородцы, переселенцы с Белоозера, Углича и Ростовской земли, да только далеко не каждый пришлый человек мог полноправно влиться в сплоченные мышградские ряды и принести строгую клятву верности социальным идеалам трудовой общины, не терпевшей мракобесия, рабства и кабалы. Единственный на просторах Руси вольный город-крепость предпочитал жить обособленно от бесконечных княжеских свар и междоусобиц, держа в надежных ножнах разящую сталь и дружно растя многочисленную вихрастую детвору.