Старец подкрутил фитиль лампы, темнота немного отступила, и я смог рассмотреть внутреннюю часть этого убогого жилища, представленного сплошь в чёрном цвете. Стены, сложенные из плоского чёрного камня, были увешаны чёрной паутиной, паутина свешивалась с бревенчатого потолка, чёрного от копоти.

Чёрный старец, чёрная собака, чёрная хижина, пропитанная чёрной темнотой…. Всё это внушало какой-то суеверный трепет, волновало воображение, ввергало в пучину неизвестности и таинственности. Впрочем, я уже смирился со своей участью, меня уже не пугало всё то, что стояло за гранью моего понимания.

Султан о чём-то разговаривал со старцем, причём говорил в основном Султан, старик лишь кивал головой и приглаживал свою бороду. В процессе всего разговора я стоял у двери, безучастный ко всему происходящему.

Внезапно дверь отворилась, впустив свежую струю воздуха и из темноты вынырнул чей-то грубый голос:

– Сихлолаш!33

От неожиданности я вздрогнул и отступил вглубь хижины. Султан обернулся и нехотя произнёс:

– Кху сохьта!34

Старик поднялся со своего места, провёл ладонями рук у своего лица, пригладил бороду и тихо сказал:

– Диканах дог дуьллур дац вай!35

Из всего услышанного мною я ничего не понял, но какой-то внутренний голос мне подсказал: «Всё только начинается».

Я и Султан вышли из хижины. На фоне звёздного неба чётко выделялись два силуэта всадников. За спинами у них поблёскивало оружие, как мне показалось, карабины. Султан снова привязал уздечку моего коня к хвосту своего Моха, помог мне взобраться в седло, и мы тронулись в путь.

Ехали не спеша вдоль горной речки, переправляясь вброд с берега на берег. Ущелье постепенно сужалось – справа и слева поднимались высокие стены, закрывающие звёздное небо. Тропа круто пошла вверх, взбираясь на высокий гребень. Река осталась слева в глубоком каньоне, шум её едва доносился до моих ушей. На тропе стали попадаться пятна снега, резко выделяющиеся своей белизной на чёрных камнях.

Я сидел, крепко уцепившись обеими руками в луку, полностью доверившись Маржану. «Держись крепче и не бойся» – вспоминал я последние наставления Рустама. Тропа стала настолько узкой, что я несколько раз ударился коленом о выступы скальной стены, сопровождающей нас справа. Под воздействием страха, сковавшего всё моё существо, я не чувствовал боли, а скальная стена казалась неким оплотом безопасности. Подковы лошадей высекали крупные искры, ярко пыхающих в темноте, а камни, вылетающие из-под копыт, срывались в пропасть и бесшумно в ней исчезали. «Хорошо, что темно, – билась в моём мозгу мысль, – хоть не так страшно».

Сверху стали сползать рваные клочья тумана. Вскоре туман стал настолько плотным, что не стало видно головы лошади. В лицо ударила колючая снежная крупа. Холод пробирал до самых костей, меня стал бить озноб.

Мы продолжали медленно продвигаться верх. Лошади храпели. Внезапно туман осел, провалившись в глубокое ущелье, крупа перестала хлестать по лицу, в небе заблестели звёзды. Выехав на небольшую ровную площадку, процессия остановилась. Ко мне подошёл Султан и сказал, чтобы я слезал с лошади.

– Перекур. Дальше пойдём пешком. Будешь идти, и держаться за хвост своего Маржана.

Я молча повиновался. Глядя на огоньки сигарет, вслушиваясь в обрывки разговоров, смешки и весёлые возгласы, я постепенно успокоился. Во мне уже не было того панического страха, который захватил меня с самого начала нашего передвижения.

Дальнейший путь проходил в пешем порядке. Тропа сузилась настолько, что даже пешком по ней было страшно идти. Я почему-то боялся, что мой конь может оступиться и сорваться в чёрную пустоту, поэтому одной рукой я держался за лошадиный хвост, другой опирался о скалы, видя в них более надёжную опору. Таким образом, мы прошли ещё около получаса, пока, наконец, не вышли на широкую и ровную спину хребта или плато.