– Не знаю, попробую. Но для этого нужен инструмент.

– А какой бы ты мне посоветовал?

– Я считаю, что лучше всего – это саксофон французской фирмы «Selmer», хотя многие предпочитают более дорогой – японский «Yamaha». Но мне не приходилось на нём играть, поэтому о нём сказать ничего не могу.

В это время подошёл официант и поставил передо мной поднос с глиняными горшочками, распространяющими невообразимый аромат горячей еды. Жора подвинул мне наполненную рюмку и сказал:

– Ешь. Кстати, тебя здесь никто не обижает?

– Пока нет. Правда, вот он (я показал на бритоголового) обещал насрать мне в саксофон.

Все, кроме камуфляжного незнакомца, засмеялись.

– Я порву ему очко, – сказал камуфляжный, после чего раздался новый взрыв смеха.

Жора протянул мне руку и сказал:

– Жора.

– Саша, – пожимая протянутую руку, ответил я.

С остальными я знакомиться не стал, да они мне и не предложили.

По окончанию работы ресторана ко мне подошёл хозяин.

– Христофор, – протягивая руку, произнёс он. Можно просто Христя.

– Александр, – ответил я. Можно просто Саша.

– Где ты остановился? – спросил он, зевая.

– Нигде, – ответил я.

Солнечный луч прокрался сквозь щель между тяжёлыми фиолетовыми шторами и ударил мне в глаза. Я посмотрел на часы, висевшие над входом. Они показывали ровно 6 часов. Усталость буквально валила меня с ног и единственное, чего мне хотелось – это как следует выспаться.

– Поживёшь пока в подсобке. Там есть диван. Вообще-то, там живёт художник. Он рисует мне рекламу, ну и всё такое. Но он сейчас отсутствует, так что место свободное. Там есть подушка и одеяло. Простыней нет.

– Это неважно.

– А сейчас зайди на кухню, девушки тебя покормят. Я им сказал. Они же отведут тебя в подсобку.

Подсобкой оказалась маленькая комнатушка, метров десять-двенадцать, не больше, и вмещала в себе раскладной диван, платяной шкаф, стол и два стула. На столе стоял маленький телевизор и ваза для цветов, на дне которой в жёлтой воде плавали окурки. Единственное окно, выходящее во двор, было занавешено плотной тёмно-зелёной тканью, которая почти не пропускала света. Главным украшением подсобки был уже упомянутый мною рекламный щит, закрывающий большую часть стены справа от входной двери.

«Не плохо, – подумал я, – вполне комфортабельно». Раздевшись, я лёг на диван и мгновенно уснул. Я не знаю, сколь долог был мой сон, проснулся я от того, что меня звала Света. Это было настолько явственно, что я мгновенно вскочил с постели и обратился сначала к двери, потом к окну. Никого. Значит, приснилось. Меня охватило волнение, беспокойство, чувство совести или стыда, и я не знаю, что ещё, но мне вдруг захотелось домой. Всё происшедшее со мной показалось мне недоразумением, ошибкой, каким-то дурацким стечением обстоятельств. Открыв шкаф, я пошарил рукой в кармане своего пиджака и вытащил оттуда двадцатидолларовую банкноту. Вполне хватит, чтобы доехать домой. «Домой, домой, домой, – колотилось сердце, – прочь из этого враждебного мира!»

Устроившись на кровати, я стал торопливо одеваться. В это время открылась дверь, и в комнату вошёл, точнее, вкатился мужчина, лет пятидесяти, невысокого роста, плотного телосложения, внешне не привлекательный, но заметный. На нём был тесный пиджак, с трудом застёгнутый на арбузоподобном животе всего на одну пуговицу, весь заляпанный красками и короткие, широкие штаны. Круглое, небритое лицо в сочетании с редкими, седыми волосами на голове, напоминало перекати-поле. Поставив на пол большой коричневый портфель, тиснёный под крокодиловую кожу (такие были у начальственного состава при коммунистах), он подал мне руку: