– Ты видишь вон за тем столиком (он показал рукой) сидит Жора?

– Я человек здесь новый, поэтому Жору ещё не знаю, – ответил я ему.

– Жора – это большой человек. Так вот, он попросил, чтобы ты заделал ему блюзяру, да такую, чтобы у него уши трубочкой свернулись.

– Попробую, – сказал я ему, – только если его уши не свернуться в трубочку, пусть не взыщет.

Субъект до предела растянул свой рот в улыбке, сверкнув золотом, – как видно, мой ответ ему понравился.

Я объяснил ребятам гармонию, попросил их пока не играть, а вступить по моей команде, сам же начал играть без сопровождения знаменитый блюз Би Би Кинга «Until I'm Dead And Cold»1. Проиграв тему, я дал отмашку ритм-группе и пошёл на импровизацию. Особого вдохновения я не испытывал, поскольку желудок мой урчал от голода громче моего саксофона, но сразу понял, ребят это завело. Очевидно, завело и Жору, так как он привстал и, вытянувшись далеко вперёд, слушал меня, опершись руками о стол.

После игры ко мне снова подошёл тот же самый субъект и уже не так вызывающе произнёс:

– Жора похвалил тебя. Он сказал, что ты умеешь играть на этой дудке,– он показал на саксофон.– Сказать по правде, я не знаю, как она называется, но вполне сгодилась бы мне для того, чтобы туда посрать.

По всей видимости, он остался доволен своей «шуткой», так как снова растянул свой рот, демонстрируя золотую улыбку.

– Спасибо. Я польщён, – пытаясь сдержаться, выдавил я из себя.

– Жора передал тебе зелёную двадцатку и сказал, чтобы ты сыграл ему «Крёстного отца».

С этими словами он повертел у моего носа двадцатидолларовой бумажкой и бросил её на пол. Превозмогая отвращение, стыд и чувство униженности, я наклонился и поднял её. Сегодня она была для меня целым состоянием, а возможно и спасением.

Несколько раз подряд я играл для Жоры «Speak Softly Love» из кинофильма «Крёстный отец», после чего он подозвал меня к своему столику.

– Садись, – сказал он, указывая на свободное место.

Я присел на краешек стула и поднял взгляд на Жору. Я не знал кто он, что за человек, но какая-то надежда вдруг проснулась во мне, – может быть он поможет устроить мою новую жизнь.

Передо мной сидел человек, довольно почтенного возраста, интеллигентного вида, в чёрном, строгом костюме, с тёмно-красным галстуком и таким же уголком платка в нагрудном кармане. Его тёмные, усыпанные сединой, волосы были гладко зачёсаны назад и схвачены на затылке металлической скобкой.

Кроме него за столиком сидели ещё два человека: первый – тот самый субъект, который подходил ко мне, второй – менее примечательный, в камуфляже, с проглядывающей на шее тельняшкой.

Жора разлил из графинчика по рюмкам золотистую жидкость, подвинул ко мне тарелку с гребешками, окинул всех взглядом и, кивнув в мою сторону, произнёс:

– За него.

Я жадно выпил коньяк и, отрезав маленький кусочек гребешка, закусил. Хмель сразу же ударила мне в голову, блаженно разлилась по всему телу.

– Ешь, – сказал Жора.

– Я не привык к таким деликатесам, по мне бы что-нибудь попроще и побольше, – ответил я.

Жора слегка улыбнулся и подвинул мне адрес с меню.

– Выбирай.

– Мне всё равно, – сказал я, отодвигая украшенную золотыми канделябрами папку.

Жора подозвал официанта, шепнул ему что-то на ухо и тот мгновенно исчез.

– Мне понравилось, как ты играешь. Ты профессионал. Что ты кончал?

– Музпед.

– По саксофону?

– Нет, по гобою.

– Это такой, сладкозвучный инструмент из симфонического оркестра?

– Ну да.

– У меня сразу на слуху Арагонеса Бизе из оперы «Кармен».

– Вы эстет.

– Осталось с детства. Учился в музыкальной школе. Научишь играть на саксофоне? Я буду хорошо платить.