Кэйтрин чудился в нём какой-то надлом, неестественный изгиб. И хотя она не любила заниматься лечением чужих душ, загадка Индрэ всё же притягивала её.

Теперь, когда Кэйтрин нащупала невидимые границы и более не переходила их, Индрэ стал спокоен и вежлив с ней. Он легко соглашался рассказывать о своей стране, но никогда о себе. Он умел слушать, но умел и говорить. И чем больше времени Кэйтрин проводила рядом с ним, тем сильнее ей хотелось увидеть улыбку на его узких бледно-розовых губах.

За день до того, как они въехали в портовый город, всё-таки начался дождь. Дороги размыло, и оставалось лишь хвалить небо за то, что они отправились в путь верхом, почти что не взяв с собой телег.

Копыта лошадей час за часом месили грязь, расплёскивая коричневую жижу кругом. Размокшая глина оседала на сапогах, а всё, что находилось выше них, промокло насквозь.

Кожаный дублет Индрэ немного защищал его от дождя, но струйки воды всё равно затекали ему за шиворот, и к середине дня он промок насквозь. От взгляда Кэйтрин, уже привыкшей улавливать в поведении супруга каждую деталь, не укрылось то, что Индрэ дрожит, будто его бьёт озноб.

— Возьмите плащ, — сказала она и накинула на плечи супругу пропитанную маслом ткань, но это почти не помогло — вскоре она тоже промокла насквозь.

К тому времени, когда они добрались до пристани и обнаружили, что отправляться в путь на корабле сейчас нельзя, Индрэ больше походил не на герцога, а на мокрого кота.

Кэйтрин распорядилась найти постоялый двор, где смог бы поместиться весь её «двор», а сама вместе с Индрэ и частью людей осталась стоять на берегу.

Индрэ продолжал дрожать, и в конце концов Кэйтрин молча притянула его к себе. Тот не сопротивлялся, но замер, будто схваченный хищником зверёк.

Мысли его невольно вертелись вокруг того, что сегодня наверняка произойдёт. Он заранее предчувствовал, чем закончится ночь. Но Кэйтрин даже не смотрела на него, она вглядывалась вдаль, в пелену дождя, и казалось, думала о своём, пока наконец не вернулся паж и не сообщил, что нашёл постоялый двор.

Они снова уселись на коней и довольно быстро добрались туда, куда он указал. Кэйтрин узнала, где находится лучший номер, и сразу же отправила Индрэ туда, а сама осталась внизу — расквартировывать солдат. Всем места не хватило, и доброй половине слуг пришлось спать у камина в общем зале. К тому же, заказав еду на всех, Кэйтрин полностью опустошила погреба. И всё же напоследок она стребовала с трактирщика бутылочку «особенного» вина и, зажав его под мышкой и напевая про себя, стала подниматься наверх. Кэйтрин очень нравилась мысль, что сегодня она будет спать не на походной подстилке, а на чистых простынях — да ещё и прижав Индрэ к себе.
 

План не приближаться к супругу терпел крах. Кэйтрин его хотела. Нужно было признаться в этом себе, потому что врать себе она не любила.

Продолжая мурлыкать похабную песенку, Кэйтрин открыла дверь в номер «для дворян» и обнаружила, что Индрэ, всё ещё не раздевшись, стоит у окна и кутается в мокрый плащ.

— И как это понимать? — весело поинтересовалась Кэйтрин, опуская бутылку на стол. — Ты решил простудиться и таким образом покончить с собой? Учти, что тогда твоя земля будет принадлежать мне.

Индрэ повернулся к ней в пол-оборота, но ничего не сказал.

Затворив за собой дверь, Кэйтрин подошла к нему и обняла со спины.

Индрэ опустил взгляд.

— Раздевайся, — велела Кейтрин. — Я разолью вино.

Она убрала руки и потому пропустила момент, когда Индрэ крупно задрожал. Однако, не обращая внимания на дрожь, принялся выполнять приказ.

Скинул плащ. Помедлил, прежде чем стянуть дублет, теребя завязки на боку.