Он медленно, неохотно кивнул в знак согласия.

Джемма кротко улыбнулась ему.

– Можно вам кое в чем признаться? – Мик пришел бы в ярость от того, что она сейчас скажет. Он всегда предостерегал ее против слишком преувеличенной реакции.

Вальдон заинтересованно склонил набок голову.

– Конечно.

Она наклонилась ближе, словно сообщая ему некую тайну.

– Я немного писала в колледже, ничего подобного тому, что делали вы, разумеется. – С этими словами она опустила глаза, уступая ему. – Но я написала свою собственную версию «Красавицы и Чудовища». На этот раз Красавица была чудовищем.

– Вы пишете? – Он сдвинул брови. – Красавица в роли чудовища. Это умно.

Она ступила на опасную почву. Она должна заинтересовать его, но не поставить себя под угрозу.

– Un peu[5]. – Она сдвинула кончики пальцев. – Трудно представить себе, что кто-то полюбит женщину-зверя, но мне нравятся истории, которые гладят против шерсти. Именно этого вы добиваетесь в ваших фильмах, мсье Вальдон.

Она широко развела руки в стороны и увидела, как он расцвел, прямо-таки раздулся от гордости у нее на глазах.

– Когда я был мальчишкой, у нас телевидение появилось не так быстро, как у вас, американцев,– сказал он, поднимая указательный палец, чтобы подчеркнуть значение своих слов.– Мы с друзьями ездили на машине в Тур, чтобы посмотреть на ваших киношников. Многие у нас во Франции терпеть не могут американских режиссеров, таких как Николас Рей и Орсон Уэллс. Но не я. Мне очень понравился «Гражданин Кейн»[6]. – Тут он пожал плечами. – Забавно, что вас вдохновляет Кокто, а не один из ваших режиссеров. – И без паузы кивнул на меню. – Здесь отлично готовят утиную ножку конфи.

Она заметила маленькие пучки черных волос, выглядывающих из-под манжеты на его рукаве. Он так непохож на Чарли, у того лицо херувима, лишенное каких-либо углов, и нежные русые кудри. Она заметила у Тьерри Вальдона тысячи мелких деталей: затяжки на свитере, безупречный нос, очень подвижные брови. Он поймал ее взгляд, и она увидела на его лице нечто неожиданное. Тьерри Вальдон нервничал. Актрисы привыкли к нервным фанатам, но мысль о том, что она, кажется, привела его в замешательство, потрясла ее.

– Вы все время это делаете. – Она выдавила лимон в свой бокал с водой с уверенностью человека, который только что почувствовал, что разговор складывается в его пользу.

– Что?

– Смотрите на меня. – Она перевела взгляд с лимона на него.

– В этом нет ничего странного. Я пригласил вас на ланч именно для того, чтобы на вас посмотреть, мадемуазель Тернер. Я снимаю фильмы, я художник-визуал, а ваше лицо расклеено на рекламных щитах по всему Парижу. Я думаю, вы должны были к этому привыкнуть.

Правда заключалась в том, что за все эти годы съемок в кино и для модных журналов Джемма привыкла ко всякому мужскому вниманию, но его спокойный взгляд не унижал ее, как взгляды тех мужчин, которые свистели ей вслед на улицах, или взгляды тех фотографов, которые надеялись затащить ее в постель после съемки. Или даже взгляд Чарли, который испытывал к ней почти животное влечение. Нет, его взгляд был добрым, он словно надеялся установить с ней мысленную связь.

– Вы меня заставляете нервничать. – Она пожала плечами и ответила таким же напряженным взглядом, предлагая ему свое откровенное признание как жертвоприношение божеству.

Последовавшее за этим молчание вызвало у Джеммы внутренний трепет. Она положила ладонь на шею сзади, ощутила ее прохладу и поняла, что ей жарко, несмотря на свежий сквозняк, возникающий в кафе каждый раз, когда открывались двери.

– Я подумал, что в фильме у вас должны быть волосы цвета меди.