– Такова история Акмета, великого нашего предводителя, –  закончил свой рассказ Гаям. –  И хоть с тех пор прошло уже две тысячи лет, память о нём жива до сих пор.

Дети смотрели на него, раскрыв в изумлении рты.

– Так мы не всегда жили в космосе? –  спросил один из них, милый светловолосый мальчик.

– Нет, не всегда. –  Гаям улыбнулся. –  Когда Акмет вернулся домой, он прилежно учился и всё-таки смог стать Главным Инженером. Как и хотел, он рассказал людям Пацифика правду, а после они договорились с лейтенанами и бросили все силы на постройку нашего нынешнего дома. –  Гаям обвёл руками вокруг. –  Акмет рассудил, что раз мы не можем пока вернуть Землю, нам стоит найти другую планету для жизни. Обосноваться там, размножиться, преуспеть. А потом сумма знаний, технологий и богатств позволит нам выкупить Землю обратно. И пусть на это уйдут тысячи, десятки или сотни тысяч лет, но мы вернём планету себе. Человечеству предстоит вырасти и возмужать, чтобы вновь стать достойным владеть Землёй. В это верил Акмет.

Сквозь бесконечное космическое пространство летел огромный космический крейсер «Океаник», который давно стал домом для миллиона землян. И в самом его сердце, там, где Гаям рассказывал детям историю, стояла статуя Акмета.

И слова, выбитые на постаменте, те, что вдохновили не одно поколение людей продолжать это трудное путешествие в поисках нового дома, гласили: «Ищите солнце, ищите и найдёте. И никогда не останавливайтесь».

Пробуждение было нелёгким. Организм с трудом отходил от принуждённого сна, близкого к смерти. Тишину разорвал робкий стук разогревшегося сердца, толкавшего почти вставшую кровь по венам. Судорожно втянули лёгкие спёртый воздух кабины. Лампочка в криогенной камере моргнула зелёным, но почему-то погасла. С шипением открылась крышка. А через двадцать минут Андрей открыл глаза.

Ощущения были крайне неприятными. Тело ломило, конечности еле двигались, периодически накатывались тошнота и слабость, страшно хотелось есть. Но двигаться пока было нельзя. Организм оправлялся от шока, проверял своё состояние, испуганный неестественной остановкой, продлившейся более чем три года. Андрей подвигал руками и ногами, осмотрелся. Глаза ещё не привыкли к темноте, но в свете, идущем из камеры, Андрей заметил первую неполадку. Побарабанил по погасшей лампочке на установке. Видать, проводок отошёл. Надо будет починить. Здесь важна любая мелочь, что-то упустил –  и ты уже никогда не проснёшься. Такие случаи уже бывали, когда из-за халатности или по неосторожности люди оставались навсегда замороженными в капсулах. Кого-то сжигали, а кого-то оставляли в надежде на то, что наука что-нибудь придумает. Но в её нынешнем состоянии… Пустые надежды. Андрей не мог себе представить, каково это –  вечно находиться в криосне. Пустота… Здесь она ощущалась как одно мгновение, в течение которого ты куда-то падаешь, а затем просыпаешься в камере. Но если ты заморожен навсегда… Что тут можно ощущать?

Мысли текли неспешно, пока Андрей растирал себе руки и ноги. Вскоре он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы встать. Ухватился одеревенелыми пальцами за края капсулы, поднапрягся и вылез наружу. После обволакивающей тело плёнки, принимающей температуру тела, окружающий воздух казался холодным. Андрей стоял, покачиваясь, и осматривался. Пару минут назад всё было совсем по-другому. Для него. А вот на самом деле вокруг минули уже три года. За это время лампочки в коридоре погасли, лишь одна слабо моргала вдалеке, около кабины пилота. Оттуда же шёл противный запах, кисло-тухлый, довольно стойкий. Андрей подметил, что всё вокруг было покрыто толстым слоем пыли, хотя система контроля воздушной среды должна содержать корабль в идеальной чистоте. Значит, очередная поломка. Но всё потом. Сейчас Андрею хотелось узнать лишь одно, но сделать это мешало своё же тело. Оно пока плохо слушалось, восстанавливало свои нервные связи и отлаженные мозговые команды. Но скоро пройдёт. Вот дали о себе знать мочеиспускательные рецепторы, но рефлекс на удержание, слава богу, работал. Андрей решился попрыгать, устоял, а затем неуверенной поступью, держась за стены, двинулся к кабине пилота. Дверь с каким-то механическим лязгом открылась перед ним. Его взору предстала обычная картина. Приборная панель завалена всяким мусором, вроде кипы бумаг, на которых он вёл расчёты, внутренности очередного электронного планшета, тюбики из-под питательной смеси, грязные тарелки из-под еды. Дорогие, настоящее стекло, продать бы мог за бешеные деньги… Но это память… Самое неприятное –  на кресло вылилась кружка рыбьего жира, которым медики советовали заправляться перед каждым погружением в криосон. Но Андрею не хватило сил допить эту жуткую гадость, купленную за месячную зарплату у контрабандиста. Так и оставил на приборной доске. Растяпа…