***

Поднимаясь по лестнице, она успела узнать его имя, в свою очередь доходчиво объяснив, что зовут ее Виктория и что пиво, если не «Светлое» и не разбавленное, она вполне уважает, что торты «безе» и «птичье молоко» – лучшие в мире и что самое главное – это не попасться на глаза соседским бабулям, которые немедленно наябедничают родителям, хотя на этой неделе последних можно не опасаться по причине пребывания на далекой фазенде, которую дачей не назовешь, но где имеется вполне замечательная банька и протекает не загаженная вконец речушка «вот с такими вот полосатыми рыбками». Слушая все эти подробности, мопс в ее руках жалобно потявкивал. Он словно предчувствовал, какой лучшей в мире сладости его намереваются лишить.

Отворив дверь квартиры, Валентин дождался, когда Виктория освободится от четвероногого друга и спустится вниз. А затем произошло невероятное. Он и глазом не успел моргнуть, как короткий коридорчик с двумя комнатами оказался исследованным юной гостьей вдоль и поперек. Виктория перемещалась стремительно, не упуская из виду ни единой мелочи.

– Класс! – оценила она. – И люстра обломная, и торшер! Ковер у вас клевый – йогой заниматься. Не отказалась бы от такой квартирки.

– Я тоже, – пробормотал он. – Хотя замечу, что для дискотек здесь все-таки тесновато.

– Нормалек! – она решительно сдвинула брови. – Стол сдвигаем к окну, кресла – к стене, и порядок, господин министр!

Округлив щеки, Виктория выдула развеселый резиновый пузырь и розовым язычком переправила обратно в рот. Валентин вздохнул.

– Между нами говоря, господин министр уважает хорошие манеры.

– Нет проблем, – она выплюнула в ладонь белый комочек и прилепила к ручке кресла. – Чего еще желает господин министр?

– Ничего, – Валентин присел на диван, потер нос. Смотреть на нее было горько и приятно. В сущности, не случись Валентину маяться от похмелья, верно, не задержался бы он рядом с ней ни на минуту. Кто знает, возможно, так оно было бы лучше и правильнее. А теперь вот надо сидеть, вспоминать и вздыхать о безвозвратно погубленной молодости…

Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него.

– Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?

– А в чем дело? – вежливо поинтересовался Валентин.

– Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?

– Нормалек! – успокоил ее Валентин. – Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.

– Ага… – она озадаченно замолчала. – Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!

– Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? – он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье и прочие сопутствующие радости.

– Ладно! – лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. – Может, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?

– Нет уж. Давай обойдемся без лишних звуков.

– Будем сидеть и наслаждаться тишиной?

– Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и наконец…

Но ее уже не было. С удивлением Валентин прислушался к близкому позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению он потер нос, решив, что угнаться за ней – не самое простое дело. Или действительно – возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, – и тот был только актером. Актером категорийным, однако не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора происходит, а может быть, и с самими фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что они способны, это две-три скучноватые маски, в которые они и сами-то не очень верят.