– Так! Не придумывай тут сказки, баламошка! Ты обладаешь умом и красой, равной которой нет во всем крае нашем! Ступай на гулянку. Развейся!

Тяжелый вздох вырвался из моих уст, взгляд отвлекся на окно, за которым звучал на ветру мелодичный хор утренних птиц. Баба Озара, воспользовавшись случаем, озорно ухмыльнулась.

– А коли скажу, что приворожила его к тебе пока спал он вчера? – прохрипела она, повергнув меня в оторопь. – Тогда решишься пойти на праздник-то?

– Да как можно, бабушка?! Любовь не может быть приворожена колдовством! Она должна быть рождена светлой лишь волей душ, иначе это и не любовь вовсе, а иллюзия рабская!

Фыркнув, старушка отмахнулась от моего бурного протеста.

– А что любовь твоя эта, Шурка? Смесь ребячества да гормонов поганых! Люди здравые, обремененные молодостью, так и не находят порой в ней утешения своего. К счастью, этот морок наивный быстро проходит!

– Почему же наивный? – возразила я, наморщив лоб. – Разве любовь не является синонимом света и благости? Рождение детишек, продолжение Рода…

Баба Озара сделала паузу, ее морщинистые руки были заняты разборном ягод от листьев.

– Тьфу на тебя! Это удел баб и молодок – рожать и пеленать младенцев!… Что касается тебя, баламошка, то коль хочешь ты идти по пути ведической волшебы, то знание и мудрость – хлеб твой будущий! – заявила она. – А на праздник сходи, повеселись с сестрой своей хоть. Да и родителей повидаешь, гостинцев лесных передашь! А я тебя провожу. Со старостой переговорить мне надобно.

Невольно соглашаясь, я вздохнула, и улыбка украсила мое лицо.

В порыве радости, я приблизилась к ведьме и заключила в теплые объятия. Ее негодование выразилось в недовольном карканье.

– Прекрати выходки свои телячьи, поганка этакая!! – воскликнула она, в уголках ее глаз промелькнула родственная забота. – Ишь чего удумала, пигалица!

Хихикая, я распустила объятья и бросилась в свою горницу на чердаке, с волнением открывая сундук и тщательно подбирая наряд, соответствующий предстоящему празднику.

Я не могла избавиться от чувства стеснения, наблюдая за собой в зеркале, как мне казалось, в сотый раз.

– Неча на зеркало пенять, коли рожа крива! – пробурчала баба Озара, промелькнув мимо моей горницы.

– Да разве кривая, бабуль?!… Очень даже не кривая. Я же знаю… – пробубнила я обиженно.

– А коли знаешь, на кой черт рожицы в зеркало корчишь битый час уже? – донесся ее голос из кухни.

– Кто? Я?!

– Знаю, знаю, что сомневаешься в красе своей. – вздохнула ведунья. – Не на то мне третий глаз невидимый дан, конечно, но и это вижу тоже!

Вздыхаю, бросая последний взгляд на свое отражение. Толстая коса темно-русых волос каскадом спускалась до талии, подчеркивая белый сарафан, украшенный яркой красной вышивкой. Вместо украшений я вплела в косу белые полевые цветы, создавая неземной и волшебный образ.

– Бабушка, расскажи мне про упырей, – попросила я, когда мы сели отобедать.

Старая ведьма нахмурила брови.

– И почему в твою башку пришла мысля такая за столом?

Опустив взгляд на щи в тарелке, я тихо ответила: – Я просто… Ничего о них и не знаю толком, кроме того, как защищаться самой и других защищать.

Озара отложила деревянную ложку и вздохнула, поняв, что мое любопытство проигнорировать будет сложно.

– А что еще нужно знать о нечисти этой поганой-то?.... Ладно. Расскажу, что знаю. – хитро прищурившись, она продолжила: – При свете дневном упыри эти прячутся в своих норах глубоких, а как ночь наступает, передвигаются стаями, охотясь по кровь свежую. Вожак стаи – матка упырей. Матриархат у них, Шурка, и все упыри подчиняются каждому приказу матки, связанные с ней неразрывной связью жажды крови и похотью ненасытной от укуса ее. Укус упыря неизлечим для человека. В деревнях бедовых, бросают их в могильные ямы, закапывают и оставляют подыхать от голода, пока укушенные не превращаются в самих упырей и не иссыхают без кровушки.