– А давайте пойдем до деревни пешком! – воодушевленно предложила неугомонная Хельга. – Такая чудесная ночь!

– Правда, а то сидим как грибы. Так и мхом недолго зарасти, – поддержала ее Вальта. Сестра ее одобрительно кивнула и хмыкнула.

Кошка, нужно отдать ей должное, сразу обратилась взором на Фауста, словно бы спрашивая его разрешения. Умученный пес безразлично пожал плечами.

– Если честно, то я бы с удовольствием прошлась! – радостно заулыбалась она.

Предложение, таким образом, было принято на ура. Все зашумели, засобирались и, разбившись на небольшие группки по двое-трое, отправились на улицу. Благо, что отдел художественной литературы находился очень близко от главного входа.

Вся процессия в итоге растянулась чуть не на пол дороги. Люди понесли в ночь свои вялые, привычные, уютные споры, кокетливый смех, слабо прикрытый флирт. Лунины негритянки и еще двое молодых, атлетического склада мулата несли для всех факелы, освещая путь. Огни красиво отражались в ровной глади воды. Лягушки, ночные певуньи, недовольно замолкали, пропуская пылающую светом и взрывающуюся хохотом толпу, а затем снова возобновляли свою песню. Ночь густо пахла сладким миндалем и кутала, ласкала мягкой прохладной свежестью.

У Киры голова шла кругом от обилия впечатлений. Но в какой-то момент она обернулась назад и увидела, что Фауст плетется в самом хвосте. К одной его руке пристала Вальта, а на другой повисла гиря-Лена. Каждая из женщин попеременно пытались склонить его в свою сторону и что-то нашептать. Их взгляды встретились и кошка чуть не прыснула – нет, пес был слишком горд, чтобы молить ее о помощи. Но в этом коротком взгляде было столько тоски по свободе, что она сжалилась над несчастным. Она дождалась, когда троица поравняется с нею и просто сказала:

– Извините, девушки. Но я, пожалуй, на правах коллеги по цеху украду у вас кавалера.

Недовольные дамы воззрились на пса. Тот очень галантно поцеловал обеим ручки, виновато пожал плечами, де скать, что поделать – начальственный произвол, и отпустил обеих вперед – чуть только не пихнув в спину.

Женщины, хохоча, ушли дальше вперед, а кошка с псом отстали так, что шествовали практически на грани освещенного ореола. Замыкавший группу факелоносец хотел было их дождаться, но Фауст махнул ему в знак того, что им обоим свет, в отличие от уединения, совершенно необязателен.

Пес осторожно взял ее руку и положил к себе на локоть.

– Конспирация, – пояснил он. – Да и удобнее так, ты не находишь?

Кошка кивнула, а про себя отметила, что ей приятно и такое обращение и то, как он это сделал. Очень легко и естественно ему удавалось быть приятным, галантным и просто хорошим, когда того требовало дело.

Какое-то время они шли молча. Просто шли по тропинке, шаг в шаг, наслаждаясь моментом своих жизней, прислушиваясь к суете шедших впереди немолодых людей.

– Да всем известно, что вы пустомеля! – донеслось до них откуда-то с изголовья отряда очередное препирание близнецов.

– А вы глупы-с, – и новый всплеск доброжелательного смеха поднимается в небо, словно пух, сдутый с одуванчика.

Кира блаженно улыбалась, подставляя лицо еле слышному ветру, густому, как сахарный сироп. Ей было хорошо. Просто хорошо – спокойно, тепло и не одиноко. Сердце в груди распускалось ночной лилией, отказываясь думать о будущем, о прошлом, об опасностях, об очередном наметившемся тупике. Сейчас и здесь ей было хорошо. Да что кривляться – им обоим было хорошо. Бросив тайком взгляд на пса она гордо удостоверилась, что и на его лице бродит сытая умиротворенная улыбка.

«Может, все-таки не конспирация…?»