Что стало с Фокслем, Адольф Гитлер никогда не узнает. Как известно, после войны он вернется на свою вторую родину, в Мюнхен, где после недолгого периода политической дезориентации радикализируется и в 1920 году станет сооснователем Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) в ее конечной форме. После неудавшейся попытки путча против баварского правительства в ноябре 1923 года[33] он проведет несколько месяцев в тюрьме. Недооцененный противниками и поддерживаемый старательными помощниками, после заключения он сможет подняться так высоко, что вскоре за ним последует не только собака, но и почти весь народ [34].

В конце января 1942 года в самом сердце Восточной Пруссии Адольф Гитлер со своими последователями сидит в главной ставке «Волчье логово» (Wolfsschanze), как часто делает это ночами, и рассказывает о потере своей первой собаки Фоксля [35]. К этому времени из Советского Союза в Германию пригоняют первых цвангсарбайтеров[36]. Из приблизительно пяти миллионов русских евреев так называемыми айнзацгруппами Главного управления имперской безопасности[37] уже расстреляно 500 000[38]. Лишь несколько дней тому назад, 20 января, в полдень, на вилле у озера Гросер-Ванзе на юго-западе Берлина собрались 15 высокопоставленных членов различных правительственных ведомств и чинов СС, как значилось в приглашении, «для совещания с последующим завтраком»[39]. Но до трапезы на повестке стояли «вопросы, связанные с окончательным решением еврейского вопроса». 11 миллионов человек по всей Европе учли в своем списке бюрократы национал-социализма [40]. Массовое убийство евреев идет уже полным ходом.

Хотя Гитлер и не присутствует на этом обсуждении массовых убийств, он всегда лучшим образом информирован обо всех шагах и одобряет дальнейшие действия [41]. Нет никакого сомнения в том, что первые шаги по депортации и убийству европейских евреев абсолютно совпадают с его представлениями. Примерно через неделю после конференции во время очередного ночного разговора в «Волчьем логове» он скажет: «Лучше бы им отправиться в Россию. Никакой жалости к евреям я не испытываю»[42]. Здесь, в доверительной атмосфере главной ставки, куда не доносится гул орудий и где его никто не прерывает, Гитлеру больше всего нравится говорить о своем душевном состоянии; он рассказывает о Фоксле, Муке, Блонди и других собаках, которых когда-то держал.

У него уже было много собак; точное количество назвать сложно – источники противоречат друг другу, и, кроме того, Гитлер дает многим собакам одинаковые клички: по крайней мере трех кобелей он называет Вольф, трех сук – Блонди. Иногда он держит трех собак одновременно, в общей сложности в период с 1922 по 1945 год у него было, по-видимому, 13 животных, все без исключения овчарки. Не говоря уже о многочисленных собаках, которых он по особым поводам дарит членам партии и соратникам [43].

Гитлер называет себя любителем животных, но возникает вопрос, является ли он собачником в истинном смысле этого слова [44]. «Собака» – одно из самых частых ругательств, употребляемых Гитлером, будь то в экзальтированном ночном монологе или угрозе противникам. Еще в 1923 году в партийной газете национал-социалистов Völkischer Beobachter («Народный обозреватель») он заявил, что «лучше будет мертвым Ахиллом, нежели живым псом»[45]. К тому же, на его взгляд, собака собаке рознь. Особое значение Гитлер придает породистости, хотя некоторые породы отвергает в принципе. Бульдоги и боксеры ему не по душе. В таксах, которые изначально были выведены для охоты на барсуков и выслеживания дичи до норы, ему не нравится как раз типичная для породы черта: они слишком упрямы. Гитлер ценит собак, не обладающих слишком сильной волей, послушных и покорных. Из всех пород его особенно привлекает немецкая овчарка.