Госпожа Серебро отобрала много тканей и косметики, значительно облегчив ношу Чуна. Осмотрев все товары, она вновь обратилась к торговцу.
– Прекрасные вещи. Но нет ли у вас чего-то еще для меня? – спросила она испытующе.
Хотя Чун и Пэк, предположительно, были близкими родственниками, мужчины мало походили друг на друга. Госпожа Серебро знала Пэка многие годы. За его тщедушным телом и услужливым видом скрывалась недюжинная сила, которая позволяла ему даже в старости каждый год путешествовать от побережья Восточного моря [16] до Пхеньяна, а потом следовать до самого Ыйджу, что на границе с Китаем. В прежние годы Пэк добирался даже до Шанхая и Владивостока, однако на момент его кончины большая часть прежних обязанностей была перепоручена молодым коллегам по гильдии. В темновато-желтом лице Чуна сходства с дядей почти что не было. Но его глаза, в которых читалась холодная рассудительность змея, не убеждали госпожу Серебро в том, что этому человеку можно было немедленно довериться.
Из рукава купец достал сложенный лист бумаги, который он подал даме обеими руками. Госпожа Серебро, тяжело вздохнув, вскрыла печать.
Руки задрожали, как и всякий раз, когда она удостоверялась, что перед ней было письмо, написанное рукой ее генерала. Она быстро просмотрела послание, впитывая в себя каждое слово, по капле облегчающее жажду вестей. Генерал благодарил ее за деньги, которые она отправила ему еще прошлым летом, рассказывал о победах и поражениях на просторах Сибири. Солдаты, несмотря на холод и обмундирование, которое смотрелось жалко в сравнении с оснащением противника, были готовы идти за ним в любой бой. Некоторым из военнослужащих удалось вывезти во Владивосток жен и детей, и в свете радостных воссоединений семей генерал тем более чувствовал печаль разлуки с ней и Луной.
Должно быть, она прекрасна, если пошла в тебя. Меня страшит мысль, что мне не суждено уже увидеть нашу дочь…
Госпожа Серебро осторожно сложила письмо и спрятала его меж страниц книги на столе. Она собиралась, как только останется одна, перечитать его, медленно и с чувством, упиваясь каждой черточкой.
– Благодарю вас, достопочтенный Чун. Когда мне стало известно о гибели достопочтенного Пэка, я сразу подумала, что письмо найдут и все пойдет прахом… Что лишат жизни и нас, и людей, которые сейчас во Владивостоке. Я всю зиму провела в ожидании наихудшего… Даже в постель не ложилась без ножа, чтобы можно было покончить с жизнью, если они явятся. Но никто так и не пришел…
– Те выродки бросили тело, даже не осмотрев его. А то бы дела обернулись именно так, как вы опасались, – выжал из себя Чун. – Дядя хотел завести их в горы, в западню к нашим солдатам. Покончить с начальником полиции и старшими офицерами было бы большой победой… Либо он не отыскал дорогу посреди снега, либо не нашел наших на условленном месте.
Ни Чун, ни госпожа Серебро не озвучили то, что было и без того очевидно: если борцы за независимость не воспользовались отличным шансом взять в плен группку сбившихся с пути японских солдат, то союзники, весьма вероятно, сами пали в очередном сражении, которое останется за пределами исторических хроник.
– Тело вашего дяди никто не трогал, пока вы до него сами не добрались?
– Нет, госпожа. Мне вообще ничего не было известно о произошедшем. Я был далеко на юге. Но местный крестьянин подобрал тело и подготовил его к погребению. Это обездоленный вдовец. У него трое малолетних детей. Но даже на грани голодной смерти он остался порядочным человеком. Он сохранил все личные вещи дяди, пока я не приехал устраивать похороны. Все было на месте, не пропала ни одна монета.