Ефимчик отрицательно качнул головой.

– Я бы так не сказал.

– Всё проще простого: собутыльники напились, вспомнив про прошлые подвиги, подрались

– Личность умершего от побоев, конечно, не ангельская. Но… Всё, как мне подсказывает интуиция, в далёком прошлом…

– Не думаю… Рецидивисты не имеют склонности к исправлению.

– Твоя правда, Семён Яковлевич: с очевидным не поспоришь.

– Тем более, как явствует беглое мое знакомство с одним документом…

– Знаю. Речь ведешь о рапорте участкового.

– Что, ты ставишь под сомнение рапорт капитана Зайцева?

– Не то, чтобы, – замялся майор Ефимчик, – участок его на хорошем счету у руководства отдела полиции, причем, не первый год, Зайцев показывает хорошие результаты, но в этот раз заключение участкового носят поверхностный или односторонний характер. Участковый, имеющий опыт работы с населением и пользующийся среди жителей популярностью и уважением, сделал поспешные выводы, основываясь именно на том, что мужик, имеющий богатое уголовное прошлое, не стал вникать в суть.

– Но соседи… умершего?

– Да, их мнение заслуживает внимания. И если ты это дело примешь к производству, то будет возможность допросить соседей, подтвердить или опровергнуть устоявшееся мнение, провести следственные эксперименты… Одним словом (да, согласен, что дело не из самых заковыристых), удастся быстро всё разложить по полочкам и отправить, как и нынешнее, в суд, правда, теперь уже не в областной, а в районный.

– Мне поручено сформировать оперативно-следственную бригаду… У тебя будут предложения по кандидатурам.

– Навскидку… Например, оперативник Мосунова. Он молод, но показал уже себя… Будущий волкодав… И ответственный… Производит впечатление ленивца, но это совсем не так. Например, эксперт-криминалист нашего отдела Казаченко… Обоим не надо долго входить в дело. Оба уже знакомы с историей… Я им доверяю.

– Доверяя, проверяй.

– Уж как водится.

– И, конечно, будут действовать под твоей опекой, не так ли?

– Ну… Если доверишь.

– Трех человек – достаточно. Если потребуется, подключишь других подчинённых. Я лично никаких осложнений не предвижу. Что ж, за дело, которое выглядит таким простым!

– Твое мнение: каким должно быть мое первое решение?

– После принятия дела к своему производству считаю: надо разрешить тело Карелина предать земле.

– С этим тормозить не буду. Надеюсь, получить заключение патологоанатома завтра или послезавтра. Переговорил по телефону. Обещает. Сегодня же обращусь в экспертно-криминалистическую лабораторию, затребую официальное медицинское заключение по причинам смерти потерпевшего. И как только документы появятся, так сразу тело будет выдано родственникам…. А… Они у потерпевшего имеются?

– Из кровных – только сестра, Анна Юрьевна Кобякова, только вышедшая из тяжелейшего стресса.

– Значит, только она может быть признана потерпевшей стороной?

– Других нет.

– Завтра же приглашу. Ознакомлю с ее правами и, заодно, допрошу в новом ее качестве.

– По существу, она ничего не сможет сказать…

– Но что я могу, если УПК требует? – Егоров перелистнул лежащий перед ним ежедневник. – Так… Попроси гражданку Кобякову подойти к четырнадцати часам.

Накануне лейтенант Мосунов узнал, что ему оказана честь: он включен в состав оперативно-следственной бригады. Парень не знает, ему радоваться по этому поводу или огорчаться? Конечно, вроде бы оказано доверие, тем более таким, как полковник юстиции Егоров. Для него величина немалая. Слух был, что он суров в отношениях с оперативниками, что взыскивает нещадно за каждый промах, за малейшую неисполнительность, что независим и с руководством ведет себя дерзко. Последнее – явное преувеличение. Но со слухами такое бывает. Народ горазд, даже в органах, нести небылицы. Мосунов в системе новичок, однако и он уже знает, что непокорность – не в чести. Хотя он и в полиции, где особенно не поощряется вольнодумство и вольнодействие, но нравы ничем не отличаются как в прокуратуре, так и в Следственном комитете. Россия новая и молодая, а, как считает Мосунов, порядки прежние, советские, замшелые. Почему? Задается вопросом, пытается размышлять. С месяц назад спросил майора Ефимчика. Тот нехорошо (не исключено, что ему померещилось) взглянул на него, недовольно покачал головой и коротко, но внятно сказал: