– Не сегодня и не завтра – в этом я уверен.

– Почему?

– Справку о смерти вам выдадут на руки лишь после того, как будут проведены дополнительные экспертизы, а эти дела не одного дня. Тем более, когда речь идет о совершении тяжкого преступления.

– Знаете, кто преступник?

– Нет, но почти уверен, что преступник был не один.

– За что старика избивали?

– Не знаю. Явных мотивов нет.

– Может, позарились на что-то?

– Не думаю. Деньги остались на месте. И вообще: нет никаких признаков на грабёж.

– Может, ошиблись адресом?

– Не думаю, Анна Юрьевна. Визит имеет все признаки, указывающие на преднамеренность.

– Допросили соседей?

– Нет. По двум причинам: а) те, которые находились дома, ничего не видели, ничего не слышали; б) остальные, прячась от короновируса, находятся за пределами Екатеринбурга. Последних – все равно допросят, но уже в рамках возбужденного уголовного дела.

– Да… Завтра схожу и приберусь в квартире… Там невероятный ужас.

– У вас есть ключи?

– Конечно. Старик один… Мало ли…

– Постойте: а вы уверены, что ваши ключи не побывали в руках какого-либо злодея?

– Уверена. Последний раз была у брата в первой половине дня, в воскресенье. Ключи, естественно, были с собой. Когда вернулась, положила ключи в тумбочку. По крайней мере в воскресенье у нас никого из посторонних не было.

– А родственники?

– Даже внук не забегал. Карантин.

– Насчет уборки… Не делайте этого!

– Почему? Только с разрешения следователя.

– Той молодой женщины, что?..

– Нет. Будет представитель не полиции, а Следственного управления. До похорон вряд ли получите разрешение на приведение в порядок квартиры. Но и потом… Не факт. Зайти вы можете, однако только для того, чтобы отключить газ, воду и электричество. Предупреждаю: никому не давать в руки запасные ключи. Возможно, имеет место охота чёрных риелторов, которым приглянулась квартира одинокого старика.

– Хороший вы человек…

– И, тем не менее, – майор Ефимчик грустно усмехнулся, – этот «хороший человек» недавно был под подозрением.

– Шутите?!

– Совершенно серьезен. Повезло, что было алиби: в определенное время был в оперном театре; был с женой, более того, меня видел на спектакле высокопоставленный коллега. А ведь всего этого могло и не быть.

– А что случилось?

Ефимчик поморщился.

– Уже неважно… Все под Богом ходим, все!

Полковник юстиции Егоров, старший следователь по особо важным делам регионального Следственного управления, завидев в дверях своего кабинета Ефимчика, встал, вышел из-за стола, встретил почти что у порога. Они обменялись крепким рукопожатием.

– Проходи, присаживайся, майор. Чай, кофе или Pepsi?

– По поводу первого – благодарю… – Прошел и присел на ближайший стул. – А по поводу второго – нет, не надо… На улице не жарко… Похолодание… Наверное, даже, я бы сказал, вероятнее всего, на цветение черёмухи… Обычное для уральца дело. Хуже, если на эту пору жара. Считай, что останемся без урожая.

Егорову нравится майор Ефимчик, хотя познакомился недавно. Чем? С одной стороны, серьезным подходом к делу, а, с другой, открытостью. Он даже позволил себе пошутить.

– Если исходить из твоей фамилии, Антон Алексеевич, – они как-то сразу перешли на «ты», хотя статус и общественное положение у них были всё-таки разные, – ты далеко не уралец.

Ефимчик усмехнулся.

– Это зависит от того, с какого боку подойти. По паспорту – русский. Потому что отец и мать считаются русскими, ибо родились оба в Североуральске.

Егоров возразил:

– Национальность определяется не по месту проживания родителей.

– Согласен… Я никогда не задавался вопросом, почему мать и отец записаны русскими. Знаю лишь, что дед с бабкой по отцу – выходцы из восточной части Белоруссии, а сюда, на Урал, были сосланы как классово чуждый элемент: в тридцатом году их признали подкулачниками. Отца, который уже родился здесь, записали как русского. Так что… Кто я на самом деле? Белорус или русский? Я лично не вижу между ними никакого национального различия.