Семён вскочил в холодном поту. В комнату вползал рассвет. На коврике возле кровати сладко похрапывала свернувшаяся калачиком Зягура. Семёну стало стыдно. Поступил, как белый плантатор – уснул на кровати, а девчонку на полу бросил. Стараясь не шуметь, он встал, разложил кресло, достал из шкафа запасное одеяло и легонько потряс Зягуру за плечо.

– Слышь, Зяма, ложись на кресло. Я тебе постелил.

Зягура послушно перебралась на расстеленную постель и завернулась в одеяло, как в кокон, только макушка осталась снаружи торчать. А Семён смотрел, как светлеет за окном, и чувствовал, как его охватывает давно забытое и сладкое чувство игры. Когда он в компании таких же горластых и исцарапанных пацанов мог с лёгкостью превратиться в пирата, рыцаря, индейца или красной армии солдата, вжиться в образ и поверить в него настолько, что собственное имя, выкрикнутое мамой из окна пятиэтажки, казалось чужим. Всё это было словно в другой жизни, словно не было вовсе, и вдруг сейчас по допустимым только в игре правилам жаба превращается в принцессу и говорит ему: «Давай поиграем!» с такой убеждённостью, что он сам готов поверить и радостно согласиться – «Давай!». И хотя бы на один день забыть про муть за окном и кислый запах коммуналки, что нет денег и никому не нужен, и в свои «под тридцатник» ничего не смог и не успел. Хотя бы на один день стать королём Зулумбии и жениться на принцессе.

– Зягура, я согласен стать вашим королём, – сказал Семён, как только Зягура проснулась и напялила свитер.

Она вспыхнула от радости, захлопала в ладоши и, улюлюкая, заскакала по комнате в диком танце.

– Там-бала! Там-бала! Там-бала-там! – застыла она на одной ноге, хитро вывернув плоскую ступню пяткой кверху. На Зягурины там-тамы откликнулся энергичной трелью коммунальный телефон. Соседка сняла трубку и через несколько секунд («Бам! Бам! Бам!») постучала в дверь кулаком, заканчивая музыкальную тему.

– Семён, тебя к телефону! И скажи своим друзьям-гопникам, чтобы не звонили в такую рань!

Скажите, какие мы манерные! Семён влез в тапочки и пошлёпал в коридор. Звонил Пашка.

– Сень, у меня сегодня типа ДэРэ. Заходи через час. Посидим, покурим, позвездим. Пивка выпьем и всё такое.

Семён обрадовался – вот она, долгожданная халява. И покормят, и напоят, и покурить дадут. Только куда Зягуру деть? От мысли, что придётся идти вместе с ней, стало не по себе. Семён представил, как вытянется у Пашки лицо при одном виде черномазой подружки, а уж если она опять про Зулумбию запоёт – вообще позора не оберёшься. Нет, Зягуру надо с хвоста скинуть.

Семён натянул на себя деловое выражение лица, вошёл в комнату и сказал решительно и сухо:

– Зягура, мне по делам смотаться придётся. К полуночи вернусь. Ты тут не скучай, ладно?

Зягура доверчиво улыбнулась и кивнула, отчего Семёну стало тошно. «Ладно, – решил он. – Я ей в кармане гостинец принесу».

Пашка, несмотря на то, что именинник, на жрачку пожмотился. Выставил на всю честную компанию три двухлитровые бутылки пива «Медовое», буханку хлеба и кастрюлю с сардельками. Голодная братва моментально размела сардельки, и Семёну пришлось проявить расторопность, чтобы успеть схватить парочку: одну себе, другую Зягуре. Его сарделька проскочила по пищеводу как спортсмен-слаломист и затосковала в желудке от одиночества, только аппетит разожгла. Вторая же буквально прожигала карман джинсов и дразнила обоняние. Семён долго боролся с искушением, но голод взял верх над совестью. Он вышел в туалет и там, спрятавшись от чужих глаз, жадно сожрал успевшую остыть сардельку. «Ничего, – подумал он. – Скажу, что ничем не угощали. А завтра чем-нибудь разживусь и накормлю Зягуру от пуза».