Из-под тряпья показалась голова ребёнка, но на его лице случились значительные изменения. Фатальные.

Во лбу зияло кровавое отверстие. И, походу, пуля, выпущенная в голову мальчишке, застряла где-то на подходе к мозгу. Может быть в черепной коробке, но это теперь было неважно.

Мародёры застрелили того, кого Спайк совсем недавно звал малышом. Может быть одного из них напугало нечто. Нечто, шелохнувшееся и притаивавшееся за тряпьём и матрасом, и он просто сделал несколько выстрелов в ту сторону, где прятался ребёнок?

Вероятно, так оно и произошло, но теперь это уже не имело никого значения, потому что «малыш» не умер. Он обратился.

Один глаз на его лице закатился куда-то вверх, будто увидел что-то, ползущее по люстре. Второй, налитый кровью, смотрел на животное, яростно и неумолимо.

Белые, как мел зубы, яростно вцепились кошке в загривок, и она закричала. Да! Да! Именно закричала, потому что Спайк вздрогнул, услышав этот нечеловеческий вопль, будто его издал суккуб, которого скинули в кипящий котёл.

Из тела кошки хлынуло такое количество крови, что казалось, прорвало трубу, только вместо воды оттуда рвалась наружу алая жидкость.

Парень успел подумать, что видит невозможное – глаза не могут двигаться в диаметрально противоположных направлениях: хотя это утверждение справедливо только для здоровых людей, а мальчик был не только не здоров, он был мёртв.

Мёртв, как те люди, глядящие с круглых фотографий на него в тот день, когда Спайк был на кладбище, с родителями, вроде вначале осени. Это было лет пять назад, а может и все десять, но ощущение, что он стоит на земле, где в неглубоких могилах лежат тысячи трупов, прикрытых лишь плитами и надгробиями, вызывало непреодолимое чувство… страха, не иначе. Тогда он был молод, но мысли о том, что мертвецы выберутся из могил за ним не покидали его воспалённого мозга. Может быть это было навеяно ещё в ранние годы, отложено в его сознании. Ещё тогда, в далёком детстве, когда по ящику крутили «Ночь живых мертвецов», «Демоны» и «Рассвет мертвецов».

Отец всегда скептически относился к этим фильмам, и они его чаще смешили, а не пугали. Ну а что Спайк? Спайк боялся их до чёртиков.

Кто-то когда-то сказал, что наши детские страхи один раз в жизни, да воплотятся в реальности. Неизвестно только, в какой именно ипостаси.

Ну а что происходит теперь?

Мертвецы поднялись после смерти и кошмарный сон превратился в явь.

Спайк отползал от жуткой картины, разворачивающейся перед его широко открытыми глазами.

Кошка перестала шевелиться, а ребёнок, выдернув из тела кровоточащий кусок, вдруг потерял к животному интерес. Неудивительно, ведь кошка умерла. А Спайк был жив, и мертвец чувствовал, чувствовал где-то внутри своего разлагающегося тела, тепло. Тепло, исходящее от этого святящегося силуэта в комнате. Силуэтом этим был Спайк.

Мертвец чувствовал, что в паре шагов от него бьётся жизнь, которую можно отнять, почувствовать её сладкий вкус.

– О, господи… – промолвил Спайк, даже не понимая, вслух он это сказал или слова лишь проскочили у него в голове.

Ему казалось, что он спит. Или не до конца проснулся. Он в душе не сомневался, что столкнётся с мёртвыми, которые не успели подрасти и пожить, но не надеялся, что так скоро.

Чавкающий звук раздался с противоположного конца комнаты и из-под матраса показалось белое, нереально белое, тело ребёнка. Он не встал в полный рост, а согнувшись, словно паук, перебирая руками, пополз в сторону растерянного парня по имени Спайк.

Глаз мальчишки неизменно смотрел в потолок, второй выглядел как колба, наполненная чем-то тёмно-красным. Челюсть неестественно приоткрыта, и оттуда вытекает кровь. Волосы сальные, слипшееся, странно проредевшие, будто зараза начала их вырывать, когда попала в организм.