На вопрос Янека о том, почему он находится в камере, никто не отвечал. Приносили еду, дни тянулись и ничего не менялось. Всё было монотонным, скучным, тревожным. Неизвестность пугала. Янек совсем потерял счёт времени.

Как-то дверь открылась и Янек услышал:

– На выход.

Он поднялся, его провели по коридорам в санитарную комнату. Велели помыться, выдали новую одежду и сказали, что он возвращается в швейную артель.

Янек не знал, радоваться ему или нет.

Был вечер. Работники артели уже готовились ко сну. Увидев Янека, они встретили его радостными криками.

Наутро Янек приступил к уже привычной ему работе. Вместо Карины смотрителем был теперь один из ссыльных. Янек ни у кого не спрашивал, куда она подевалась, но каждый подошёл к нему и поведал, что Карина болела, и пока она слаба, её замещает ссыльный Богомолов.

Этот Богомолов почему-то глаз с Янека не сводил. Его прислали в артель за несколько дней до отправки Янека в инфекционный госпиталь. Через неделю Богомолов подошёл к Янеку и велел пройти за ним. По уже привычному пути Янек оказался в кабинете Карины. Она сидела перед ним живая, здоровая. Улыбалась.

Янек поздоровался. Встал перед ней, опустил голову. Карина велела Богомолову возвращаться в цех.

Она вышла из-за стола, обошла Янека вокруг и сказала:

– Я удивлена, Умаров, что ты живой. Да ещё и живее всех живых. И как тебе удаётся оставаться таким?

Янек промолчал. Карина продолжала:

– Я из-за тебя столько списков перелопатила. Читай, – она протянула Янеку несколько листов.

Янек начал читать:

– Соловейчик, Болотный, Мурлыка, Соколиный, Петров, Сухарев…

Фамилий было много. Но среди них не было Левандовски. Карина же после каждой озвученной фамилии изучала выражение лица Умарова. Надеялась, что назовёт свою и лицо дрогнет.

А потом неожиданно произнесла:

– Ну вот и всё, значит, я не ошиблась, и твоя семья вскоре узнает о том, как их ссыльный родственник пал в стенах инфекционной больницы.

У Янека затряслись ноги. Перед глазами потемнело. Он не заметил, как Карина оказалась совсем близко. Обняла его. А Янеку вдруг показалось, что это Зоя рядом с ним. Он вглядывался, тёр глаза, смотрел на неё, а потом обнял и поцеловал.

Карина вздыхала, Янек шептал:

– Золо́то моё, как же я скучал по тебе.

Гладил Карину по волосам и груди, прижимал к себе. Очнулся уже на полу. Голова надзирательницы лежала у Янека на груди. Он резко встал. Посмотрел на обнажённую женщину, увидел свою одежду рядом с ней. Стал тереть виски. Не помнил ничего.

А Карина потянулась, встала и тоже начала одеваться, потом произнесла:

– А ты хорош… Золо́то моё… Я даже никогда не слышала, чтобы так кого-то называли.

Янек молчал. Он по-прежнему силился вспомнить, что всё-таки произошло.

Вернулся в барак, лёг на кровать, слёзы капали из его глаз, он тихо шептал:

– Зоя, Зоечка, Золо́то моё, прости, прости, прости…

Макар лежал на больничной койке и вспоминал Матильду и Таисию. Но всё чаще думал о жене и дочке. Жалел, что так мало уделял им времени и ни разу с момента ухода на войну не написал ни одного письма. Эта война заставила Макара по-другому взглянуть на жизнь. На полях боёв он насмотрелся на всякое.

А сейчас попросил у медсестры лист бумаги и карандаш. Начал писать письмо Матильде. Писал долго, перечитал несколько раз. А потом порвал на мелкие кусочки. Решил, что незачем давать надежду. А вдруг война не пощадит его? Так жена без весточки и страдать меньше будет.

Ещё пару дней и Макара должны были отправить обратно в горло войны. Он завидовал тем, кого после госпиталя отправляли домой. Даже думал, что сможет легко обходиться без слуха или зрения, лишь бы больше не возвращаться в это пекло.