– Фалафель – это такое очень вкусное блюдо, – говорила Соня. – Мой папа сказал, что обязательно мне купит, как только я туда приеду. И я каждый день буду его там есть.

Зоя пыталась выяснить, что же такое этот волшебный фалафель, но, кроме названия, Соня ничего больше не знала, однако с нетерпением ждала того момента, как попадет в Израиль и его попробует.

Израиль казался красивой сказочной страной, где всё возможно. Зоя страстно хотела туда попасть. Но родители запретили ей обсуждать Израиль с кем-либо, кроме Сони, и думать о переезде туда тоже было нельзя. Жили они в Москве и никто ни в какой Израиль не собирался. К концу пятого класса Соня почти не появлялась в школе. Она ездила учить иврит в специальный центр, и Зое не с кем было общаться в классе. А потом были проводы. Зоя пришла с родителями в Сонину квартиру и еле узнала помещение. Все было в свертках и стопках. Вещи валялись, полок не было, да и стола и стульев тоже.

– Мы почти всю мебель продали, – пояснила Соня.

В квартире было дымно и везде толпились люди. Все они, как показалось Зое, курили. Все эти люди шумели и галдели, и слышались незнакомые слова «вызов», «статус», «алия», «кибуц». Можно было даже выловить названия городов – Вена, Рим, Хайфа, Рамат-Ган. Соня с мамой отбывали сначала в Вену, потом в Рим, а уже потом – в Израиль.

– Часы надо купить и шапки. Обменять потом, – советовал один бородатый мужчина другому, пониже ростом, носатому и совсем уж сказочного вида. Маленький был похож на гнома. Оба они были в клетчатых рубашках, джинсах и оба курили.

– Да накупили уже этих часов. И шапок тоже. Только кому они нужны? – отвечал гном. – Да что я там буду делать, не умею я торговать.

– Ничего, ничего. Это нетрудно. Вон, Рома написал. Ещё фотоаппараты «Зенит» хорошо идут, – продолжал первый клетчатый.

Зоя не понимала, почему в Израиле и Вене кому-то нужны будут шапки, часы и фотоаппараты. Ведь за границей есть всё, оттуда привозят дефицитные джинсы-варёнки и пеналы с ластиками. Она надеялась, что Соня, переехав в Израиль, отправит ей джинсы в подарок. Или может быть просто красивый пенал? Или даже карандаш или фломастер? Зое любая вещь пригодилась бы, но она стеснялась попросить подругу об этом, а Соня сама ничего такого не предлагала.

– Ты увидишь Вену? – спрашивала Зоя Соню.

– Да, и Рим тоже. Только мама волнуется, что там будет трудно, и денег не хватит. Надо там будет ждать статуса, и только потом мы попадем в Израиль, – отвечала Соня.

Что это был за статус Зоя не знала, а у Сони спросить она стеснялась. В последнее время её подруга стала нервной и носила огромную тетрадь, всю исписанную словами на иврите. А уже через неделю после проводов Соня уехала. И на этом их общение прервалось.

В классе были и другие девочки, но Зоя с ними общалась мало, и вскоре после Сониного отъезда стало ясно, что только она и была её настоящей подругой. Летом Сониного отсутствия Зоя не чувствовала, но за неделю до возвращения в школу с ужасом осознала, что теперь окажется в классе совершенно одна.

Думая об этом, Зоя рассматривала себя в зеркало. В её комнате стояло огромное старинное зеркало в оправе из орехового дерева, доставшееся папе в наследство. Это зеркало Зоя раньше не любила и смотреться в него избегала. Но после приезда из Ленинграда в конце августа 1988 года она в него всё же глянула и почувствовала, будто у неё выросли крылья. Она была совсем другой. На неё смотрела уже не дикая запуганная девочка со слишком толстыми ляжками, выпирающим животом и рыхлыми плечами. Теперь отражение было другим – подтянутым, загорелым, весёлым и бодрым. Даже Зоино лицо вытянулось и стало более ярким, ясным и счастливым. Зоя красовалась перед зеркалом, поворачиваясь то влево, то вправо. Потом подошла ближе, присмотрелась. Распустила волосы, собрала в хвостик, рассмотрела шею, поворачивая голову в разные стороны. Девочка осталась довольна собой. Теперь можно было идти в школу и не бояться: она была уверена, что в седьмом классе всё будет по-другому.