– Наполовину. Как ты можешь об этом не знать? Конечно, ведь твой папа еврей, – недоуменно округлила глаза Зоина мама, как делала всегда, когда пыталась что-то скрыть.

Зоя вопросительно посмотрела на папу, но тот отвёл взгляд.

– Как евреи? Вы мне никогда ничего не говорили.

– Как это возможно? Я? Не говорила? Конечно же, ты знала об этом. Папа наш еврей, – мама пожала плечами.

– Как еврей? Значит, бабушка Сима была еврейкой?

– Да, еврейкой. А кем же ещё?

– А дедушка Пётр? Тоже еврей?

– Нет, – вступил в разговор Зоин папа. – Он был русским.

– Так, значит, папа еврей наполовину, раз только мама у него еврейка.

– Зоечка, у евреев всё определяется по матери. Бабушка Сима была еврейкой, а значит, и папа наш еврей.

– А почему вы мне раньше ничего не говорили? – недоумевала Зоя.

– Да потому, что вообще кому это может быть интересным? – вздохнула мама. – Это только сейчас стало важным, чтобы уехать. А так никто никогда не думал о том, еврей он или нет. Мы все – советские люди.

Папа кивнул, подтверждая слова жены. Больше расспрашивать их было без толку. Зоя хорошо изучила своих родителей и прекрасно понимала, что никакой другой информации из них не выудит.

Бабушка Сима, папина мать, умерла очень рано, и даже Зоина мама не застала её в живых, хотя они с папой были знакомы ещё с института. Папа почти никогда не рассказывал Зое о своей матери, и для Зои она, как и его отец, сливалась с общим фоном предков без каких-либо конкретных деталей. Они просто были. Зоина мама же вполне компенсировала папино молчание нескончаемыми рассказами о своём детстве. О целой веренице сильных женщин, которые её вырастили, с прабабушкой Екатериной во главе. Прабабушку называли не иначе как «баба Катя», и легенды о бабе Кате преследовали Зою всё её детство. Баба Катя была умной, находчивой, руководила всей семьёй и сыграла ключевую роль в судьбе Зоиной мамы. Именно благодаря бабе Кате мама выжила в голодные послевоенные годы, отлично училась в школе и поступила в хороший институт. Баба Катя замечательно готовила, прекрасно вела хозяйство, руководила мужем, прятала фамильные драгоценности от советской власти и умудрялась быть щедрой, доброй и всеми любимой. Баба Катя для Зои затмила всех остальных предков. А про папиных родственников Зоя не знала вообще ничего, кроме того что папин отец, чью фамилию она носила, бросил семью и за это был вычеркнут из их жизни навсегда. Но если раньше Зоя довольствовалась этими скудными фактами о дедушке Касаткине и не задавала вопросов о его жизни, то теперь она решила выяснить как можно больше про него и про бабушку Симу, обладательницу той самой заветной еврейской крови, которая поможет им всем уехать в Америку.

И Зоя стала украдкой рассматривать старые фотографии, которые грудой валялись у папы в секретере. Ничего особенного она не увидела. Там были уже знакомые ей снимки бабы Кати в толстой кофте за столом в коммуналке на Краснопролетарской, где прошло мамино детство. Баба Катя смотрела на фотографа строго и оценивающе. Были фотографии её родителей из ЗАГСа, где оба они казались Зое необыкновенно красивыми. Мама в коротком белом платье, по моде шестидесятых, а папа – в элегантном костюме. Они счастливо улыбались и держались за руки, а рядом стояли свидетели: мамина любимая подруга Светлана Абрикосова и её муж Славик. Их называли «Светик и Славик», и они дружили с Зоиными родителями уже больше двадцати лет, с самого института. Были ещё снимки с отдыха на даче в Мартышкино и Зоины школьные фото, которые она ненавидела. Но Зоя заставила себя их пересмотреть.