В романе «Amor» А. И. Цветаева вспоминает: «…Ещё нет младшему года, когда в девять дней от гнойного аппендицита – ошибка врачей – умирает Маврикий. Я стою на Дорогомиловском кладбище не в силах что-либо понять… А через шесть недель в Крыму – умирает в пять дней наш сын, начавший ходить, говорить, так на отца похожий! Я осталась в двадцать два года одна…

…В Бога, в иную жизнь я не верила. Здесь же – потерян смысл. Рот закрыт для общения с людьми. Если б не болезнь сына…».

Да, надо было заботиться о старшем сыне, лечить его. Надо было жить.

В «Памятнике сыну» Анастасия Ивановна пишет об этом трагическом времени: «…Алёша заболел дизентерией. Я тут же передала соседке Андрюшу… через пять дней Алёша скончался. Умершего мы его, конечно, Андрюше не показали, на похороны не повели. Потому от вести, что Алёши нет, что он в земле, на кладбище, Андрюша пришёл в страшное негодование! „Как вы могли отдать закопать в землю Алёшу?!“ – кричал сын».

Е. О. Кириенко-Волошина (мать Максимилиана Волошина) писала В. Я. Эфрон: «Не знаю, как подействовала смерть Маврикия на Асю: я её ещё не видела; она не сегодня-завтра должна приехать из Феодосии, куда только что возвратилась из Москвы, не застав его уже в живых. Меня смерть этого мало мне знакомого мужа Аси поразила ужасно и сжалось сердце жалостью к этому молодому, скромному, молчаливому человеку, такому застенчивому в своем военном мундире…».

Слова Анастасии, посвящённые второму мужу, звучат как молитва: «Сию страничку жизни пресловутой моей – я посвящаю Вам, Маврикий Александрович, друг мой, спаситель и защитник от людских нареканий, дабы могли Вы, проникшись ею, лучше знать непонятное сердце моё, которое кладу в дне сем в Ваши руки – дабы благостно ко мне отнеслись и оценили веселие – поступки смешные и недостойные, гордостью зело переполненные…».

О сыне Алёше такие строки в романе «Amor»: «…Очень лёгкие кольца кудрей, золотистых – надо лбом и над ушками… Алёша был весёлый ребёнок! Совсем здоровый. Зачем нужна его смерть? Где он? Тело в земле. Его смех? Голосок! Его ласковость! Его остроумие! Уронил яйцо, разлилось. Он смеялся, кричал „а-а!“. Где это всё? Не в могиле… Но рассудок диктует отсутствие Бога, невозможность жизни не в теле».

В этом же романе – воспоминание о том, как через два года она пришла на могилу сына: « – Алёшенька, сыночек мой!.. позабытый… – спотыкаясь, проговорила Ника (героиня романа – О.Г.) … и упала на колени, на сухую пустыню земли, и, поцеловав землю, легла на неё, как ложится пёс на могилку хозяина, у почти сравнявшегося, выветренного холма с маленьким покосившимся крестом. Она встала, когда потемнело. В небе были кроткие звёзды. Спокойная, всё решившая. Алёша, маленький, нигде не сущий – встретил, утешил, научил лучше всех, её утешавших».

Смерть Алёши осталась раной на всю жизнь… Многие «странности» Анастасии Ивановны (по отношению к внучкам), о которых вспоминают павлодарцы, вполне объяснимы этой страшной потерей. Ольга Трухачёва рассказывала, что бабушка не позволяла им с Ритой есть ягоды или фрукты, пока не обдаст их несколько раз кипятком и не доведёт до кашеобразного состояния. Это вспоминают и Ритины одноклассницы, которые, ясное дело, беззаботно ели малину прямо с куста, немытую. Но у бабушки Аси перед глазами стояли ягоды, которые съел Алёша…

«…Метёт и метёт метель жизни», – писала А. Цветаева в «Московском звонаре». …Привычно скользят беговые коньки, Анастасия Ивановна описывает круг за кругом по павлодарскому катку, оставив позади внучку Риту с подружками… А, может быть, ещё один конькобежец вспоминался ей в те минуты – незабвенный Эллис (Лев Львович Кобылинский), поэт и переводчик, друг юных сестёр Цветаевых, первый «настоящий поэт», встреченный ими? Вот его стихотворение «На коньках»: