Как терапевты, мы, конечно, восхищаемся мощью детского воображения, но в силу возраста вряд ли сочтем фантазирование необходимым условием терапевтической встречи и едва ли со всем пылом погрузимся в фантазии ребенка. Если воображению дают волю, то не затем, чтобы использовать его по прямому назначению. Терапевт держит в уме более привычные для него соображения: нужно установить контакт, обеспечить безопасность, возможно сделать скидку на возраст, понаблюдать за игрой или использовать ее как проективный материал. А зачем нужно воображение, если процедура уже выполнена и проблему можно обозначить в трех словах? «Биполярное расстройство. – Следующий! Реактивное расстройство привязанности. – Следующий! – СДВГ. – Следующий! – ОКР. – Следующий!..» Все можно быстро урегулировать; остается только принять предписанные меры с целью вернуть вам счастливого, правильного и сосредоточенного ребенка.

Но в попытках соответствовать общепринятым объяснениям, сделать мир удобочитаемым не принесли ли мы в жертву его чудеса и тайны? Не посадили ли мы, профессионалы, под замок наше собственное воображение? А что, если мы оставили пространство фантазии, выдумки только для тех случаев, когда мы ничем не рискуем? А может, все-таки в самые важные моменты именно воображение нам нужнее всего?

В этой книге мы снова и снова стараемся показать, как велик ресурс воображения. Даже самые сложные проблемы можно одолеть с помощью черепашек-ниндзя или перехитрить, призвав на помощь свободомыслящих принцесс (феминисток, как сказали бы взрослые). А голодные бегемоты этими проблемами с удовольствием полакомятся. Взрослого человека встреча с жизненной проблемой вряд ли вдохновит на полет фантазии, а ребенка – легко.

Кролики роют норы, которые создают неудобства во дворах, где в остальном царит полный порядок. Каждую весну хозяева домов отправляются в местные хозяйственные магазины и питомники, пытаясь найти способ справиться с этой бедой (в ход идут репелленты, яды, капканы). Ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову спуститься вниз по кроличьей норе, как это делает героиня повести Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес». Когда в наш обычно спокойный мир вторгаются паразиты или эпидемии, это может быть слишком серьезно: тут не до воображения, не до фантазии. Не то что у Алисы – ее встреча с пушистым нарушителем совсем не типична. Мало того что белый кролик одет в жилетку и своей маленькой лапкой достает из кармана часы. Он еще и говорить умеет. «Боже! Боже! Я опаздываю!» – беспокоится он (Carrol, 2000, p. 2). И Алиса нас не разочаровывает. У нее, как у любого ребенка, великолепное воображение, и, когда она видит, как кролик исчезает под землей, она немедленно ныряет вслед за ним в неизвестность.

На наших встречах мы с детьми перемещаемся в другие миры – не физически, конечно. Мы совершаем переход от ожидаемого к неожиданному, от того, что считается обычным, к тому, что этому обычному противоречит. Мы оказываемся в пространстве, в котором зависим от детей, а они уводят нас в дальние дали, даже не покидая комнату. Мы отдаемся этому живому взаимодействию и разрываем ткань реальности, мы приходим к тому, что антрополог Виктор Тернер называет «лиминальностью», то есть «пороговым» состоянием. Это точка входа, где появляется что-то новое, но новое скорее в сослагательном наклонении (то, что могло бы быть), чем в изъявительном (то, что находится непосредственно перед глазами). Именно в этом пространстве мы скорее всего столкнемся с импульсом, который «нарушает и растворяет нормы, управляющие структурированными и узаконенными отношениями, и сопровождается ощущением небывалой силы» (