– Если Медок уцелел, значит, удар о землю был не очень сильный, – предположил Васюта.

– Нет! – дважды гавкнул Медок.

– То есть удар был сильный?

– Да.

– Повезло тебе, выходит, песик, – погладил Васюта его лохматую голову.

И тут трубник, нехорошо нахмурясь, спросил у Ломона то, чего и сам уже с тревогой ожидал от него двуединый сталкер:

– Но если пес разумный, значит, он залез в дирижабль не по дурости. А зачем тогда?

Ломон принялся лихорадочно соображать. Теперь и в самом деле нельзя было сказать, что Медок забрался к летунам ну пусть и не по дурости – зачем обижать мохнатого друга, – но хотя бы даже и из любопытства. Ведь и Подуха, и Олюшка элементарно это проверят, просто спросят у Медка, так ли это, а разумный пес не умеет врать… Но и говорить истинную причину – это значит нужно рассказывать про нужду в мощном аккумуляторе, что незамедлительно даст почву для новых вопросов, где что-то выдумать будет весьма затруднительно, а правда такова, что ее непременно примут за ложь.

И тут неожиданно пришел на помощь Васюта.

– Я мечтал понырять с аквалангом, – сказал он, вспомнив недавний разговор с Подухой.

– С дирижабля?.. – скривила в ехидной улыбке губы осица.

– Нет. С лодки, с катера, все равно с чего. Я ведь не знаю, что там есть, в этой Кандалак… в этом Канталахти. Но акваланги ведь должны быть, там же море.

– А при чем тут собака и дирижабль? – продолжал хмуриться Подуха.

– Мы отправили с Медком послание для канталахтинцев, – ответил Ломон, придерживаясь правила «правдивой лжи», когда следует врать, беря за основу истину, чтобы и выглядело сказанное естественно, да и чтобы самому во вранье не запутаться. – Написали у него на ошейнике, что у нас есть к ним дело, но мы хотим общаться без посредников. И сообщили частоту приемопередающего устройства, которое имеется у Зана. Точнее, в нем самом. Верите? Да что я рассказываю – вот, сами посмотрите.

Двуединый наклонился к Медку, запустил пальцы в густую серую шесть, но ошейника не нащупал.

– Они что, его сняли? – спросил он у пса.

Медок утвердительно гавкнул.

– Ну вот, – выпрямился Ломон. – Слышали? Канталахтинцы сняли ошейник. Значит, прочитали записку.

– Но на связь не вышли? – спросила Олюшка.

– Нет, – развел руками двуединый. – Может, у них не было рации или она не поддерживала нужную частоту.

– А может, вы другое там написали, – пронзила его осица таким холодным взглядом, что Ломон едва удержался, чтобы не поежиться. – Может, вы предложили возить на вездеходе туда-сюда грузы вместо них. И им хорошо – не нужно по небу мотаться, и вам навару выше крыши. Ну а потом вы открыли стрельбу, чтобы отлет дирижабля и эти вот как бы законные санкции получили бесспорное основание. Как тебе такой вариант?

– Вот ведь гады! – навел на Ломона «Печенгу» трубник.

Медок зарычал, явно собираясь броситься на Подуху.

– Оставь его, пусть потешится, – остановил пса двуединый, а потом, всерьез начиная злиться, взмахнул руками: – Вы что, совсем рехнулись? Ладно этот, – мотнул он головой на целящегося в него трубника, – молодой еще, глупый, но ты-то должна соображать! – вперил он возмущенный взгляд на Олюшку.

– Вот я и сообразила, – недобро усмехнулась та.

– Сообразила!.. Ты книжек начиталась. Дешевых боевиков. А логично мыслить пыталась хотя бы? Для начала, канталахтинцы – они что, идиоты? Им кто-то записку прислал: «Мы будем вместо вас товар возить», а они такие: «О! Круто! Полетели домой, пацаны, халява заявилась»? Как минимум они бы захотели сначала с нами лично встретиться и все обговорить. Но еще и чисто технически… Во-первых, на тот момент у нас не было никакого вездехода. Во-вторых, в него не поместится и трети того, что помещается в грузовую гондолу дирижабля, а скорее всего и пятой части не поместится… В-третьих, дорога с ее опасностями – тут мне даже вам ничего рассказывать не нужно, сами все видели и понимаете. Ну и наконец, мы-то что, тоже идиоты, по-твоему? Как бы мы стали все это в Мончетундровске проворачивать, если там нас за это или вы с подругами, или, вон, трубники тут же и прикончили бы? Да и еще бы наверняка желающие нашлись.