Им нужно было отдохнуть, чтобы дотянуть до темноты без сна. Все-таки идти во тьме через лес – плохая идея. Надо было вернуться к привычному порядку – ночью сон, днем движение к цели.

Они отошли подальше от «дороги», чтобы в лощине разжечь маленький костерок.

– Сколько идти до базара?

– Дней восемь. Может, десять. Как получится.

Лес, в котором не осталось следов цивилизации, был удивительно спокойным. На месте прежних городов Крил никогда не чувствовал такого умиротворения. Может оттого, что ему удалось избежать мучительной смерти и теперь все вокруг виделось таким замечательным. Или оттого, что людей на свете слишком мало и вдалеке от гнезд их не стоило опасаться, а чтобы не столкнуться с нелюдями надо было лишь отойти от зарослей секвохи. Кого еще бояться? Животных крупнее мыши или воробья после заразы не осталось. Даже колонии насекомых-убийц, вроде тех жуков, селились поближе к людям и дорогам, заросшим секвохами, иначе жрать им будет нечего.

– Знаешь, в лесу хорошо.

Конопатая посмотрела на него, дожевывая кусок вяленого мяса, потом огляделась, оценивая, насколько «в лесу хорошо».

– Зимой будет не так. Если ты, конечно, намекаешь на то, чтобы остаться здесь жить.

Он грустно кивнул. Помог девчонке собрать остатки еды и они двинулись дальше.

– Да, зимой не прожить. Только в гнезде. Жаль, что не получилось. Теперь вот бежать куда-то, а могли бы семьей стать в сытом месте.

– Я тебе детей рожать не собиралась.

– Почему это? За что такая немилость? Построил бы в гнезде дом, делом доказал, что я полезный человек. И выдали бы Конопатую за меня – зарожала бы как милень…

Она влепила ему звонкую пощечину. Спокойно, как ни в чём не бывало, пошла дальше. Крил потер покрасневшее от удара место.

– Хорошо хоть глаз не выдавила! – бросил он ей вслед.

Когда догнал, она протянула ему бесформенную связку из грубой ткани, которую все это время тащила за спиной вместе с остальными вещами, прихваченными из пещеры под деревом.

– Что это?

– Подарок. Хотела себе оставить, да тяжело нести. И, думаю, ты с этим лучше управляешься.

Он развернул сверток. Не поверив глазам, погладил рукой серый металл. Это был его арбалет. Крил встряхнул колчан со стрелами, оценил – сколько осталось. Почти все. Кто-то, видимо, собирал использованные, выдергивал их из тел. На одном из заточенных стержней даже остались засохшие пятна.

– Спасибо…

Оружие – привычное, пристрелянное, внушающее уверенность – было последней связующей ниточкой с прошлой жизнью Крила. И не то, чтобы он тосковал по тем временам, но было приятно чувствовать в руках вложенное в металл мастерство многих поколений его народа, нечто надежное, созданное умело и не без хитростей.

Девушка повернулась к нему вполоборота – лишь на мгновение, одарив легкой тенью улыбки.

– Пожалуйста. Жаль, ножи забрать не удалось.

– Да и прах с ними!

Хотел обнять Конопатую, пожалуй – даже поцеловать. Пусть в щеку. Но побоялся снова получить по своей.

– У Говорящего из под носа увела, он ценные побрякушки при себе держит.

– В дом к нему забралась?

Она не ответила.

– Откуда знаешь, что именно он Белого порезал?

– Мешал ему. И еще видела я кое-что у Говорящего. Нож – не нож… Не знаю, что за штука. Тоже, видно, с давних времен сохранилась. Лезвие коротенькое, в бою от такого толку не будет. Но острое – жуть! Лист с ребра располовинит. Ведь Говорящий когда увидел твои ножи, сразу сообразил, как задуманное обляпать и на чужака вину перевести. Нечего тут сомневаться – он Белого порешил. Жаль, хороший был дед. Умный, добрый.

Крил обдумывал ее слова, не торопился с выводами, хотя мысли невольно сводились к одному.