– Не люблю, это самое, к-канцелярщину…

Фраза получилась глупой и ненужной. Белов, впрочем, не обратил на неё внимания.

– Вот ещё что, Михаил Николаевич, – сказал он с расстановкой, – в конце укажете, что данные о вашей личности удостоверяют командир третьей роты капитан Кромов и я. Понятно для чего?

Чего тут может быть непонятного? Ежу ясно!

– Благодарю, господин штабс-капитан! – На этот раз не пришлось симулировать искренность. – Я не подведу!

– Посмотрим, – Белов не был расположен к патетике. – Только поразборчивей пишите, а то переписывать заставят.

Легко сказать давай пиши, когда по теме ни ухом, ни рылом.

С завистью глядя на офицеров, которые в предвкушении ужина, заслуженного отдыха и ночлега под крышей гомонили, разоблачаясь от снаряжения, пошагал в хату. Трепетно сжимая в руке листки формуляра.

Уселся у оконца за шатким дощатым столом, вытащил из сумки карандаш, помусолил грифель и с ходу заполнил первую графу: «Чинъ, имя, отчество и фамилiя». Написал в ней – «Штабсъ-капитанъ Маштаковъ Михаш Николаевiч».

И тут крепко задумался над малоизвестными мне правилами дореволюционной орфографии. То, что в конце всех слов мужского рода, оканчивающихся на согласную, надо ставить твердый знак, я был в курсе. А вот насчет «и десятеричного» и «ятя» сомневался сильно.

Когда их писать, а когда нормальные «и» и «е»? Почему в слове «фа-милiя» после «эм» пишется обычная «и», а после «эл» – десятеричное «i»?[59]