– Вы все еще думаете, что я мог бы заработать состояние своими антеннами? – спросил он с улыбкой.

Но Ван Эффен не стал улыбаться в ответ:

– Сделайте мне одолжение, пошевелите ими еще немного.

– Уж не хотите ли сказать, что ваши антенны тоже заработали?

– Если и нет, то лишь потому, что надеются на вас.

Погасли последние огни фейерверка, зарево пожара в Форт-Мейсоне стало совсем тусклым, гроза почти прекратилась, но дождь продолжал идти без передышки. Если бы в эту ночь в Сан-Франциско и в самом деле были пожары, дождь их погасил бы. Теперь, когда ночные развлечения остались позади, все внезапно почувствовали, что продрогли. Не сговариваясь, люди начали возвращаться в автобусы.

Когда Эйприл Уэнсди вошла в автобус, Ревсон сидел у окна. Она немного поколебалась и села рядом с ним.

– Зачем вы заняли мое место? Мне казалось, что обычно даме уступают место у окна.

– Наверное, для того, чтобы ночью она не выпала в проход? Разве вы не знаете, что наступил золотой век женского равноправия? Но конечно, причина у меня другая. Как вы считаете, смогу ли я выйти в проход, не потревожив вас при этом?

– Глупый вопрос!

– Так да или нет?

– Вы же понимаете, что нет.

– Будете ли вы готовы поклясться – разумеется, если забыть о тисках, – что я ни разу не побеспокоил вас в течение ночи?

– А вы собираетесь меня беспокоить?

– Да. Так как?

Эйприл улыбнулась:

– Мне кажется, я уже доказала, что умею лгать не хуже других.

– Вы не только прекрасны, но еще и талантливы.

– Спасибо. Куда вы собираетесь идти?

– Вы действительно хотите знать? Лучше не надо. Подумайте о тисках, о дыбе, о колесовании…

– Но начальник полиции Хендрикс сказал, что Брэнсон никогда не применяет насилие в отношении женщин.

– Речь шла о прежнем Брэнсоне. Сейчас он стал нервным, потерял спокойствие. Не исключено, что он окажется в таком положении, когда ему придется забыть о своих принципах.

Девушка вздрогнула, и виной тому было вовсе не то, что ее тонкое шелковое платье промокло насквозь.

– Лучше мне ничего не знать. Когда вы…

– Около полуночи.

– До тех пор я и глаз не сомкну.

– Прекрасно! Разбудите меня, пожалуйста, без пяти двенадцать.

Ревсон поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

За пять минут до полуночи в автобусе царила тишина. Несмотря на холод и неудобство, все спали уже примерно с час. Заснула и Эйприл Уэнсди. Сама того не сознавая, она положила голову на плечо Ревсона и прижалась к нему, чтобы согреться. У двери дежурил все тот же Бартлет. Лишенный визитов Ковальски, которые заставляли его постоянно быть начеку, он скорее спал, чем бодрствовал: его голова свесилась на грудь, и лишь изредка, через большие промежутки времени, он вскидывал голову. Один только Ревсон, сидевший с закрытыми глазами, был бдителен, как кот на ночной охоте. Он легонько толкнул девушку локтем и что-то прошептал ей на ухо. Эйприл проснулась и недоуменно посмотрела на него.

– Мне пора идти, – тихо сказал Ревсон.

В автобусе было почти совсем темно, свет исходил только от тусклой лампочки над сиденьем водителя и от фонарей на мосту.

– Дайте мне баллончик с аэрозолем.

– Что? – Внезапно Эйприл окончательно проснулась, сверкнули белки глаз, казавшихся в темноте особенно большими. – Да, конечно.

Она сунула руку под сиденье и достала из сумки баллончик. Ревсон положил его в левый внутренний карман.

– Как долго вы будете отсутствовать?

– Если повезет, минут двадцать. Может быть, полчаса. Я вернусь.

Эйприл легонько поцеловала его в щеку:

– Будьте осторожны!

Ревсон никак не отреагировал на этот в высшей степени бесполезный совет.

– Выйдите в проход. Как можно тише.