– Двое водителей, и все.

– Как охрана?

– Все в порядке. Никаких подозрений.

– Ждите.

Снова загудел зуммер, и Брэнсон щелкнул переключателем.

– Говорит «Пи-пять»! – прозвучало из динамика. – Все идет по графику. Через тридцать минут.

– Спасибо.

Брэнсон снова взялся за переключатель:

– «Пи-два»?

Это был код Джонсона и Брэдли.

– Слушаю!

– Можете приступать.

– Приступаем! – ответил Джонсон.

Джонсон и Брэдли, безукоризненно выглядящие в форме морской авиации, неторопливо направились в сторону военно-морской базы в Аламеде. У обоих в руках были блестящие летные сумки, в которые они переложили содержимое чемоданчика. По мере приближения к базе их шаг ускорялся, и когда они подошли к проходному пункту, у них был вид людей, которые страшно спешат. Они предъявили свои удостоверения охраннику.

– Лейтенант Эшбридж, лейтенант Мартинес. Вы очень задержались, сэр, – заметил охранник.

– Я знаю. Мы пойдем прямо к вертолетам.

– Боюсь, что вы не сможете этого сделать, сэр. Командир Айзенк ждет вашего доклада у себя в кабинете. – Моряк доверительно понизил голос: – Мне кажется, он очень сердит, сэр.

– Черт побери! – от души выругался Джонсон. – Где его кабинет?

– Вторая дверь налево, сэр.

Джонсон и Брэдли поспешили туда, постучали в дверь и вошли. Молодой старшина, сидевший за столом в приемной, поджал губы и молча кивнул на дверь справа от себя. Его поведение ясно показывало, что он не желает принимать участие в этом неприятном разбирательстве. Джонсон постучал и вошел, опустив голову, словно искал что-то в своей летной сумке. Но эта предосторожность оказалась напрасной. Айзенк применил испытанный деморализующий прием старших офицеров, желающих нагнать страху на младших по званию: не взглянув на вошедших, он продолжал что-то писать в своем блокноте. Брэдли вошел следом и закрыл за собой дверь. Джонсон поставил летную сумку на край стола. В правой руке, скрытой за сумкой, он держал газовый баллончик.

– Как любезно с вашей стороны явиться сюда! – растягивая слова, произнес Айзенк: учеба в Аннаполисе не повлияла на его бостонское произношение. – У вас был строгий приказ. – Он эффектно вскинул голову. – Ваши объяснения… – Он осекся и выпучил глаза от удивления, все еще ни о чем не подозревая. – Вы не Эшбридж и не Мартинес!

– А ведь и правда!

Неожиданно Айзенк начал осознавать, что происходит что-то очень, очень неладное. Он протянул руку к кнопке вызова, но Джонсон опередил его, и Айзенк рухнул на стол. Джонсон кивнул Брэдли, который открыл дверь в приемную, и когда он закрыл ее за собой, его рука что-то нашаривала на дне сумки. Джонсон обошел письменный стол, изучил кнопки на телефоне, нажал одну из них и поднял трубку:

– Башня?

– Да, сэр!

– Разрешаю взлет лейтенантам Эшбриджу и Мартинесу!

Имитация бостонского акцента Айзенка была очень убедительной.

Брэнсон снова вызвал «Пи-три» – двух наблюдателей у правительственного гаража:

– Как дела?

– Автобусы заполняются.

Три автобуса, стоявшие в гараже, и в самом деле постепенно заполнялись пассажирами. Два из них готовы были тронуться в путь. Автобус, в котором стояли мины-ловушки, был целиком отдан газетным репортерам и телевизионщикам. Среди них находились четыре женщины: три дамы неопределенного возраста и одна молодая. На задней площадке автобуса стояли три кинокамеры, поскольку этот автобус шел в голове автомобильного кортежа и оттуда открывался прекрасный вид на идущую следом президентскую машину. Среди пассажиров этого автобуса были четыре человека, которые вряд ли сумели бы узнать пишущую машинку или кинокамеру, если бы даже она свалилась им на ноги, но зато без труда различали «вальтер», «кольт», «беретту», «смит-вессон» и другие подобные принадлежности, обычно считающиеся излишними, когда дело касается средств массовой информации. Так всегда заведено в головных автобусах.