Пусть придёт ифрит! Ну где же этот знак!
Пусть придёт! Он злой и сильный? Наплевать!
Я привык ифритов злобных убивать!»
Тут красавицу объял великий страх.
Закричав: «Тебя тотчас он втопчет в прах!» —
Продолжала: – «За меня ты порадей!
Ведь убьёт меня наверно мой злодей!
Умоляю, заклинаю – воздержись!
Ты загубишь этим жестом мою жизнь!»
Но я был в хмельном угаре сам не свой
И ударил в нишу пьяною ногой…
Потемнело вдруг, загремело.
Загремело вдруг, заблистало…
Я мгновенно понял всё и – отрезвел.
Я от страха как безумный заревел:
«Где тут выход?!» – и издал протяжный вой,
Больно стукнувшись о стену головой.
Но меня вперёд и вверх гнал жуткий страх,
И не помню, как я выбрался впотьмах.
Долго, долго в беге страх меня трепал.
Наконец, я обессилел и упал…
Да, стал думать я, нет доли хуже, злей.
Я бы мог расстаться с жизнью, дуралей!
Надо ж было строки те задеть ногой!
Можно было б отдохнуть денёк-другой.
Я опять ни при стенах, ни при деньгах,
В общем, снова я остался в дураках!
Да, с ифритом мне опять не повезло.
Я добра от них не вижу, только зло!
Не пустись я наутёк во весь опор,
Наш бы с ним не затянулся разговор!
Впрочем, это наш Господь (Он всё творит!)
Сделал так, что не догнал меня ифрит.
Рассказ о сорока невольницах
I, 87,148—153
Я сидел развалившись,
но болтливость мне навредила!
Под солнцем шагал я, мой путь был далёк.
Устал я как дьявол, но шёл, а не слёг.
Я жаждал, глотая слюну, а не сок,
Алкал, ощущая во рту лишь песок.
И вдруг впереди – о мой Бог, мой Творец! —
Я вижу светящийся чудо-дворец!
Огнём нетерпенья сжигая свой страх,
В прекрасный дворец я вбежал впопыхах.
И там – будто в сказке приснился мне сон! —
Толпою красавиц я был окружён,
Каких до сих пор не рождал человек,
Смотрящий на них не насытится ввек!
Они сказали: «Здесь приют
Тем, кто из наших уст попьют.
Прими букетом сладких струй
Наш многократный поцелуй!
Отныне ты наш господин,
Владыка наш, судья над нами,
А мы – невольницы твои,
Прислужницы твоих желаний.
Сошлись мы, дочери царей,
Сюда, чтоб утешать людей».
Они покрыли пол коврами,
Ковры – природными дарами,
Кругом расставили цветы,
Закуски, сладости, плоды
(Айву, гранаты, апельсины),
Вина высокие кувшины.
Одни под лютню стали петь,
Другие сели пить и есть.
И между нами заходили
И чаша-хмель, и блюда-сладость,
И в сердце бедном породили
Покой и мир, любовь и радость.
Заботы все забыл я вдруг,
Я с каждой девой был сам-друг!
Затем искали мы утех.
И вот уж крики, шутки, смех.
Взыграло в нас хмельное зелье,
Мы впали в бурное веселье:
Возня и беготня под хохот,
Свалившейся посуды грохот.
Поддавшись будто бы испугу,
Кидались в лоно мы друг другу.
При том я в нежности их тел
Удостовериться хотел.
Они ж кокетливо ворчали,
На шутку шуткой отвечали:
Одна прижмётся шаловливо,
Другая оттолкнёт игриво,
Та вдруг ударит-взгреет грубо,
Та пожалеет нежно-любо,
Одна до боли ущипнёт,
Другая чашу поднесёт.
К ночи́ – веселье через край
В смеси с любовным мёдом-ядом.
Они сказали: «Выбирай,
Которой спать с тобою рядом».
Я взял светлейшую лицом.
Она была, черна глазами,
Для страсти создана Творцом
С слегка раскрытыми устами.
Огонь и блеск на розах лика!
Смущала ум, ошеломляла!