– Понятно. И сколько нас таких осталось? – полюбопытничал Малянов.

– Не так чтобы очень. Один школьный приятель, мы с ним отношения поддерживали… двое с работы… Девушка одна. То есть она теперь, конечно, уже тётка. Я с ней когда-то плохо обошёлся. А вот она со мной – хорошо. Глухов ещё живой, но он в Америке и у него реально деменция. Ну и ты. Хотя ты меня каждый раз за покойника принимаешь. Кто тебе вообще сказал, что я умер?

– Кто мне скажет? Все же умерли, – Малянов пожал плечами.

– Но ты хотя бы не кидаешься от меня с воплями. И чтобы восстановить отношения, полчаса обычно хватает. А то я как-то к Алхазу Булатовичу зашёл… это мой начальник бывший в конторе, точно должен помнить. И вспомнил, кстати, по глазам видно. Но не показал. Дескать, что вам надо. А мог бы получить полмиллиона.

– Долларов? – уважительно спросил Малянов.

– Фунтов, – усмехнулся Вечеровский. – Кстати, нужно будет заехать в банк. На тебя у меня кое-что оформлено.

– И всё-таки, – Малянов помолчал, формулируя вопрос. – Что это было? Гомеостатическое Мироздание?

– С нами-то что было? В каком-то смысле, – Вечеровский почесал нос. – Я тогда с перепугу всё переусложнил. Насчёт гомеостатического Мироздания. Мироздание само по себе никакое. Гомеостатичны цивилизации. Они сначала устанавливают свои порядки. А потом боятся, что появятся другие, которые будут нарушать. Но кто-то успевает первым. Так вот, люди – не первые. Мы даже не стотысячные. Мы живём в мире, придуманном не нами. И те, кто придумал этот мир, приняли меры. Чтобы всё как шло, так и шло.

– Ну и что? – не понял Малянов.

– Ну и всё, – закончил Вечеровский. – Sapienti sat. Извини. Ты бы понял, если бы подумал. Но ты не успеешь. У нас мало времени. Допивай и поехали. У меня внизу машина с шофёром.

– Если вдруг ты знаешь, – Малянов впервые за весь разговор поднял глаза на собеседника. – Что с нами будет?

– С нами? А, в смысле вообще… Нет, не знаю. Думаю, всё будет как всегда, – Вечеровский отхлебнул. – Не надо в грядущее взор погружать. Не лучше ли жить и всей грудью дышать. Вдыхать прохладу вечернего края, где спят и мечтают, надежды не зная. Тогда приходит к нам раздвоенье, и мы ни о чём не мечтаем, – он запнулся, привычным жестом потёр висок.

– Слушай, прохожий, слушай, – продолжил Малянов. – А после, не зная друг друга, мы с тобою расстанемся. В путь отправляйся…

– Дорога пылится вдали, – закончил Вечеровский. – Гийом Аполлинер. Перевод Михаила Кудинова. Извини, приспичило. Отойду в дабл. Надеюсь, за это время ты меня не забудешь. Очень надеюсь.

Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Вечеровский всегда отличался повышенной деликатностью в мелочах.

Малянов отпил из чашки. Решил, что чай получился в самый раз: крепким, но не горьким. Подумал, что надо бы сгонять Оксанку, как придёт, за едой. Надо бы свининки, только хорошей. Куриные ноги, конфеты, бельгийское печенье в круглой коробке. Капусту, молоко, специи – он в последнее время полюбил специи – и чего-нибудь выпить. Только не водку, не «Амаретто» и не коньяк. Вот покойный Вечеровский – что-то он о нём стал часто вспоминать, к чему бы? – любил «Ахтамар». Оксанка недавно принесла – это был не «Ахтамар» и не коньяк вообще, это была какая-то бурая краска со спиртом. Коньяк пропал. Всё настоящее куда-то пропало.

Из сортира донёсся шум спускаемой воды. Оксанка? Вроде бы она ходит по пятницам? Хотя она вроде забыла сумочку. Ну вот, пришла за сумочкой. Ключи у неё свои… всё просто. Как всегда – всё просто, будь оно неладно. Хотя оно и так неладно.

Когда всё пошло не так? Когда Ирка забрала Бобку? Когда развалился Союз? Когда на работе кончились деньги? Когда убили Вальку Вайнгартена? Захар вроде бы куда-то делся ещё раньше. Кажется, умер. Или уехал. Глухов… Вот Глухов точно уехал.