Да, Омер не возражал: хоть и нахмурился поначалу, однако промолчал. Возможно, был слишком занят или просто не чувствовал себя в состоянии вести религиозные беседы. Даже когда Мириам сказала ему некоторое время спустя, что хотела бы креститься, он не взорвался гневом, только посмотрел вдаль, вздохнул и проговорил тихо:

– Наверное, у тебя такой путь… Но мы с тобой потом поговорим об этом, когда тебе исполнится шестнадцать, ладно?

Омер не хотел, чтобы дочь, уж если она решила сменить веру, делала это в столь раннем возрасте. Правда, Мириам в свои тринадцать выглядела довольно взрослой, но что сказали бы знакомые, родственники и компаньоны, как христиане, так и мусульмане? Никос отправил дочку в церковь, чтобы сделать приятное императору? Нет, невозможно!

Набравшись духа, Омер так все и объяснил девочке, и она поняла его, кивнула печально. Константин, узнав о разговоре, успокоил ее: ничего страшного, такая отсрочка даже вполне традиционна, – чем несказанно обрадовал Мириам.

– Походи пока на службы, присмотрись, почитай книги, – уверенно проговорил император и, немного подумав, посоветовал обратиться к Сергие-Вакхову игумену: – Подружись с ним, он тебя тайно огласит и понемногу научит вере. А всяким глупостям не научит.

Самым значительным последствием решения Мириам стало то, что ее отдали в обычную христианскую гимназию. Учиться дома, конечно, было спокойнее, но ведь этому тихому и замкнутому ребенку рано или поздно предстояло выйти в большой мир – а в том, что мир для Мириам теперь не ограничится семейным кругом, никто не сомневался. К гимназии она привыкла быстро – стала веселее, подвижнее. Время до назначенного отцом срока пролетело почти незаметно.

Восприемником Марии от купели стал синкелл Иоанн. По совершении таинства он усадил ее – прямо в белоснежной длинной рубашке, с еще влажными волосами, – на скамью и долго беседовал о дальнейшей жизни.

– Главное, пойми, – объяснял игумен, – нужно думать о царствии Божием внутри нас, а не о том, кто и что о тебе скажет или подумает. Вообще говоря, людей, которые на самом деле хотят жить по-христиански, а не играть в благочестие, не так-то просто отличить по внешнему виду и поведению.

– Да? А вот девочки в школе? – живо заинтересовалась Мария. – Они такие? Они ведь и смеются все время, и красятся, и… в храм, кажется, никогда не ходят?

– Не знаю, может быть, среди них и есть те, у кого Бог внутри, спрятан от любопытных, – ответил Иоанн. – Но, строго говоря, ведь нам с тобой это знать совсем не обязательно.

Они договорились, что, если не случится ничего особенного, Мария обязательно будет приходить для бесед два раза в год – Великим Постом и Успенским.

– Для начала этого хватит, – промолвил Иоанн, внимательно глядя в глаза крестнице, – а дальше будет видно.

Но… когда Мари исполнилось восемнадцать, отец в августе увез ее в морской круиз, потом был Ипподром… Словом, летнюю встречу она пропустила. А затем в суете пропустила и весеннюю. Изредка встречая Мари во Дворце, синкелл издали ласково ей улыбался или даже, подходя, говорил ободряющие слова. Девушке бывало стыдно в эти минуты за ее «беспутную жизнь», но она уже ничего не могла с собой поделать. Жизненная круговерть подхватила ее и понесла… Правда, в круговерти этой не случалось особых падений, но почти совсем не осталось и того христианства, о котором мечтала маленькая Мириам. И все же она совершенно точно знала: настанет время – и она обязательно придет опять к игумену Иоанну, сядет с ним во дворе на теплую скамейку, расскажет все-все про свою жизнь и попросит совета…