Художник не успевал крутить головой, чтобы выслушать

каждого из говоривших мальчишек, стоящих вокруг.

– А если кто не выполнит приказ, будет наказан плетьми.

– Или посажен в крепость.

В этот миг раздался последний удар колокола, сообщающий о том, что наступил полдень.

Жгучая Роция, прорвав покров серой массы, оказалась ниже тяжелых, свинцовых облаков и стояла прямо над шпилем крепости, поражая всех своим неласковым светом. Звезда, будто затянутая тончайшей паутиной, пылала так ярко и тревожно, что угнетала всех находящихся на площади. Никто из горожан не мог поднять головы, чтобы не ослепнуть. Все стояли в потрепанных накидках с капюшонами, закрывающими лица. Они напоминали могильные холмы. Были слышны только тяжелые вздохи. Вокруг Роции тучи

начинали закипать и выплевывать сгустки серого пара, напоминающие необычных злобных птиц и многокрылых змей, шипящих и извивающихся, как будто поджаренных на этом жгучем огне, создающих вокруг светила едва различимую сеть замысловатого серого рисунка.

С последним ударом колокола вся площадь уже была заполнена народом с такими же серыми и мрачными, как одежда, лицами. Казалось, что все происходит в сумерках, и, если бы не палящее светило, можно было подумать, что над головами всех горожан раскрыли огромный зонт. Серая масса жителей наплывала все ближе и ближе к башне, и вот уже поглотила собой художника, его новых друзей и тот маленький росток, который продолжал тянуться к яркой звезде, раскрывая все новые и новые листы.

Среди горожан не было ни одного молодого, веселого лица, лишь сутулые спины с усталыми, опущенными плечами и вздутыми от тяжелой работы венами на руках. Люди иногда переговаривались, но так тихо, что их не слышали даже соседи.

Они будто не замечали художника и продолжали покорно приближаться к башне, обходя его, как столб, оказавшийся на их пути. Но горожане уже не интересовали художника: так бесцветны и невыразительны были они. Неожиданно его внимание привлек один единственный человек, чья огромная фигура выросла над толпой. Высоко поднятая голова, не покрытая капюшоном, с копной густых светлых волос, перетянутых кожаным ремешком, и ярко освещенная Роцией, удивила художника.

Он не мог оторвать свой взгляд от его лица и фигуры. Крупный, в серой одежде с высоко засученными рукавами, поверх которой был наброшен кожаный фартук, он очень отличался ото всех: немолодой, но бодрый, он приближался к художнику твердым, уверенным шагом. Человек шел, оглядываясь вокруг, он как будто искал знакомое лицо. Ненадолго останавливался, что-то спрашивал у горожан, создавая некоторое оживление, и шел дальше.

И вдруг один из мальчишек, стоявших рядом с художником, негромко крикнул, разрывая глухую тишину площади:

– Я здесь, дядюшка!

Высокий человек сразу же откликнулся на его зов и, раздвигая толпу, подошел к ним. Вблизи он совсем не был похож на других горожан. Говорил и смотрел прямо, не оглядываясь по сторонам. В его мощной фигуре не было покорности, как в других, хотя и чувствовалась усталость в крепких руках. Его открытое лицо оживляло серую толпу.

– Здравствуй, незнакомец, – заговорил мужчина.

В тот же миг, услышав его голос, стоящие рядом горожане, словно проснувшиеся от внезапного прикосновения, стали поворачиваться и здороваться, и даже древние старики уважительно кланялись ему. Взгляды многих невольно останавливались на художнике, так ярка была его одежда. Они признавали в нем важного господина и тоже с почтением кланялись, удивляясь его доброжелательной улыбке, а также тихому незатейливому свисту яркой птицы, сидящей на его плече.