Это был глубокий как бездна неба, знакомый голос, в котором чистейшими нотами тянулись слепящие и звонкие линии звезд. Это единственно возможный путь, это вечный зов, и в ответ в нем взмыла светлой и страшной волной какая-то нечуемая до сих пор, врожденная вечная страсть. Непонятная суть.

Движения Юма попадали в самую нервную суть души и ранили еще глубже. Он истекал светом и тоской. Может быть, если бы он понимал слова, то было бы легче? Юм пел все на том же тайном Чаре, который здесь знал разве что Артем – а Дай не понимал даже, зачем вообще Юму все это невыносимо тяжелое красивое действо. Он только слушал и отзывчиво, как струнка, дрожал.

Это длилось целую жизнь. И постепенно заканчивалось. Закончилось, затихло. Прошло. События, что сплел Юм, теперь сбудутся. Дай обессиленно свалился, прошуршав платьем по горячему камню, уполз в темноту, превратившись в вязко твердеющий золотистой смолкой кусочек тепла. Глаза ослепли, уши оглохли. Обожженная душа мерзла – надо уползти в защищающую темноту за статуей и свернуться в комочек поплотнее. Казалось диким вернуться в явь, и после этого голоса – обыкновенно жить: дышать, есть, спать… И не делать ничего из того, что умеет Юм… Юм! Сердце летало на страшных черных качелях над золотым от зари морем: бесконечный взмах в одну сторону, жуткий миг высоты – и снова в черный от звезд провал другого неба…

Явь. Дай будто проснулся. Платье царапает вышивками мокрое лицо, твердо лежать на камне. Темно. Только слабенький свет отзывается на редкий пульс из камня. Шелест шагов уходил из зала, и Дай наконец приподнялся. Вытер лицо ладошками, подождал, когда перестанет кружиться голова и дыхание и сердце приноровятся друг к другу. Потом осторожно выполз из-за каменных одежд, выглянул – и отшатнулся от пустоты черного матового пола, всего исчерченного слабо мерцающими прожилками. Даже камень устал. И никого нету…

Все ушли? Нет. Вон там, у страшного круга, несколько больших вокруг усталого маленького, черного с серебром. Побежать? Нельзя мешать… Дай сел, свесив ноги. Щеки горели, и он опять прислонился щекой и виском к прохладному гладкому мрамору стены. Провел пальцем по притянувшей его взгляд, вспыхивающей от его прикосновения змейке резьбы. Потрогал резную стену вне ниши, поглядел, как вспыхивают и остаются тлеть замысловатые, почти незаметные инкрустации: узоры, как буквы, и буквы, как узоры. Зачем это делали? Этого же не видно, если их не трогать светом. Он перевернулся, кое-как лег на пузо и, стараясь не скрести зимними башмаками по драгоценнейшей стене, сполз вниз, повис на слабых руках – и неслышно свалился на скользкий пол.

В полу тоже обнаружились незаметные, подобранные по цвету инкрустации кварцитов, родонита и еще какого-то минерала, какой Дай никогда не видел. Зачем же это? Он долго обводил пальцем узоры на полу, потом на стене. Посмотрел вверх – до ниши не допрыгнуть. Каменный бог – или это звезда в образе человека? – ласково смотрел из-под каменного неба. Дай благодарно улыбнулся. Если б не край мраморных одежд, за которым он прятался, все было бы гораздо страшнее. Дай сосредоточился, поблагодарил за защиту и мысленно попросил разрешения поиграть со всеми этими инкрустациями и каменными секретами. Потом посмотрел в сторону людей возле Юма. Вон Артем. Он, вообще-то, велел не слезать. Хотя Дай ведь им разговаривать не помешает. Только тихонько здесь походит и посмотрит.

Стены покрывали тайные узоры, которые складывались в понятные и непонятные символы и письмена. Их все, наверное, проследить в громаде Храма и ста лет не хватит. Но все эти драконы, звезды, змеи и бесконечная вязь какого-то древнего письма не слишком интересовали. Лишь было интересно, до озноба меж лопаток, прикосновением оживлять камень и смотреть на проявляющиеся узоры. Он следил за тайными сплетениями узоров, незаметно инкрустированных в основу иных камней, трогал другие, заметные, из явного крупного орнамента, большие и маленькие самоцветы. Они вспыхивали чистыми нотами синего, зеленого, красного цветов и немножко согревали пальцы.