Он очень старался. Он не читал больше сказок и не тратил время на гимнастику, не играл больше с камешками и снегом. Даже на каток с ребятами больше он не попадал, потому что вечером нужно было исправлять ужасные оценки на занятиях для отстающих. С горя он утащил сумку с коньками к Артему – в надежде покататься как-нибудь утром в воскресенье, там ведь рядом озеро, уже замерзло – но оба подряд воскресных утра Артему надо было на работу по важным делам… И он, как в обычный день, сидел в комнате рядом с его кабинетом и учил, как пишутся легийские слова. Ну и что. Зато с Артемом.

Когда он вечером выходил, волоча ранец, из школы, – от холодного темного воздуха кружилась голова и хотелось только спать. Артем молча подхватывал на руки, уносил в люггер – и Дай выныривал из тьмы только когда Артем будил ужинать.

Надо учиться. Засыпая и просыпаясь, он повторял таблицы кубов и квадратов чисел, постоянно перемножал и делил в уме трехзначные унылые числа. С письмом – все хуже. Он вызубривал непонятные правила и, как партизан, выслеживал запятые. И зажмуривался от ужаса, когда подходил учитель или раздавали тетрадки.

Наверное, немота как-то действовала и на пальцы: чахлые уродцы букв переворачивались, проваливались или вовсе терялись. Может быть, он даже и письменно никому ничего говорить не должен? Но он ведь и не говорит. Он даже от ребят, даже от Сережки с Торпедой (ведь стыдно им в глаза смотреть, потому что у него есть Артем и «дом», а у них – нет) старается держаться подальше. Ему бы всю ерунду школьную написать. А цифры… Предательство. В конце любого примера или запутанной задачки Дай в молнии решения всегда видел ясное, слабо светящееся синим, великолепнейшее, единственно возможное число. Если он его записывал, пример оказывался решенным верно. Но учителя-то требовали решения по действиям, да и страшно просто так записывать эти волшебные числа. Он начинал разбирать решение, вспоминал таблицу умножения, и вообще долго возился с задачкой со всем своим старанием. Получалась какая-то ерунда, и учитель сердился или давал задачку попроще.

Контрольный диктант на легийском языке был всего-то из пятидесяти слов. Но Дай, пока писал его своими каракулями и дергался от стыда, что учитель специально для него повторяет, а ребята сочувственно ждут – потерял несколько слов, переврал два последних предложения. Потом гонялся за ошибками, но только больше все напортил. И пачкотня получилась с этими исправлениями.

Сто слов диктанта на родном языке он исхитрился изуродовать так, что потом и сам не мог прочитать. Вдобавок ручка сломалась, и он дописывал старой, которая писала толсто и грязно. На следующее утро главный учитель и старший воспитатель вдвоем объясняли, как все плохо. Как будто он сам не понимал. Да он ни на секунду не забывал, что в первый класс вместе с ребятами взяли лишь из жалости и что если он не сможет закончить первый семестр удовлетворительно, то до занятий следующего семестра его никто не допустит. В ясельки обратно, или в санаторий у моря.

В последний день на математике – едва не свихнулся. Не справлялся с нервами. Он не спал почти ночью, гонял в уме примеры и задачки, и с утра стало так тошно, что на ребят он уже смотрел будто с другой планеты. Они уйдут дальше, вперед, а он, если не решит правильно контрольную работу на тошнотворно-розовом, важном бланке с ужасными особыми значками и голограммами – останется один. С кривыми буквами.

И его выгонят из школы и неизвестно куда отвезут… Санаторий? Что это за ужасное место?

Все цифры расползлись по темным закоулкам разума, пока он вытаскивал одну, уползала другая. А если выволочешь, то цифра казалась не выражением обыкновенного числа, а каким-то инородным иероглифом.