Я не удивился, я изумился, я не ожидал услышать такое вообще ни от кого, тем более от неё…

– Кто твои родители, Онега? – спросил я. Может, так я смогу понять её странности?

Она улыбнулась невесело, не глядя на меня:

– Уже никто. Они умерли очень давно. Я давно сирота.

– Но кто учит тебя?

– Жрецы. Чему учит, о чём ты, Огненная голова? – засмеялась она.

Испугалась говорить всерьёз, почувствовала, что я хочу заглянуть в неё поглубже.

А вечером при трапезе я спросил Явана, что он думает о старости. Он самый умный из всех троих братьев, куда умнее Великсая и даже Явора, которого прозывали Мудрым, но, по-моему, больше из-за того, что он умел показать себя таким при посторонних, на Советах же, как правило, отмалчивался и зевал от скуки.

Яван посмотрел на меня своими громадными голубыми глазами, удивляясь моему вопросу:

– Полагаешь, мне пора задуматься? Седые волосы у меня в бороде увидал?

– Всё шутишь! – рассердился я

– Что делать, ты что-то не шутишь давно, приходится мне, – легковесно рассмеялся Яван, не желая говорить всерьёз. – Так что?

– Нет, не разглядывал я твою дурацкую бороду! Что ты вообще думаешь об этом? Вообще о старости?

– Ну… что и все. Я не хочу стареть, – не раздумывая, сказал Яван.

– То есть хочешь молодым помереть?

Яван удивился, отодвигаясь от стола, оставляя запечного в сливках барашка, приправленного чесноком и пряными травами с холмов на берегу озера, где их выращивали и сушили с древних времён местные земледельцы, чтобы придавать кушаниям самые утончённые и разнообразный вкусы.

– Нет, я не хочу умереть молодым, тем более что я уже не так уж молод, – становясь серьёзным, сказал Яван. – Но я имел в виду слабость, сопряжённую со старостью. Слабость ума, слабость тела… – он нахмурился. – Зачем этот разговор? С чего такие мысли? У тебя-то впереди ещё много лет молодости.

– Мысли… У меня их не было. Просто…

Но Яван не настроен на беседы этим вечером.

– Ты меня пугаешь просто такими разговорами. Спать ложись, болтун, а я пойду, навещу Прекрасную Вербу, – он поднялся от стола, протягивая руку за плащом.

– Подарочек возьми, Верба не откажется, – сказал я, выкладывая браслет на стол.

Яван удивился, взяв в руки украшение:

– Что, твоя зазноба не взяла? Или ты ей не по нраву? Так скажи, что ты при царском брате состоишь, может, смягчится.

– Сомнительно.

Яван недоверчиво усмехнулся.


Я подарил, конечно, браслет Вербе. Она, не напрасно прозывалась Прекрасной, её яркая красота за прошедший год только расцвела. Но сегодняшняя встреча с ней стала для меня странной. Я думал не о ней. Я думал о той странной девушке, которую встретил на озере этим утром. Я обнимал Вербу, вдыхая аромат её кожи и волос, и думал при этом, чем должны пахнуть волосы той, странной, какая на ощупь её кожа, какая она на вкус, каковы на вкус и запах её губы и язык…

Со мной такого не бывало. Никогда в жизни. Я всегда живу настоящим моментом, наслаждаюсь им, я как никто из живущих умею ценить настоящее. Но сегодня я оказался настоящим не удовлетворён. И, даже засыпая рядом с посапывающей сладко Вербой, утомлённой моими ласками, я не чувствовал привычной радости. А я всю жизнь радовался. Всегда. Я привык. Теперь мне для радости, для привычного, нужна эта чудная разноглазая девица…


К дому я шла очень медленно. Я устала сегодня, вечер наполз на город незаметно, затемнил улицы, дома превратил в островерхие глыбы, сквозь щели ставен просвечивали огни. За этими стенами жизнь, которая недоступна для меня, дом, мужья и жёны, их дети, старые родственники, все вместе, семьи… У меня самой прошла целая жизнь без семьи. Вне семьи. Но я помню очень хорошо, как это было славно.