– Давай, девка, идем домой. Вон ребенка надо скупнуть, накормить и спать уложить. Пелагея накинула ей свою шаль на плечи и повела домой. Дед нес младенца, прижимая теплое тельце к груди.

– Вот оно счастье-то. Внук у меня, наконец, есть, а Ванька-то поди бесплодным оказался, столько лет прожили, а она не понесла от него. Кто же это тот пострел, что обрюхатил Таську? – думал дед Василий о снохе.

– Ведь все время на глазах была.

Потихоньку добрались до дому, ослабевшая Таисия еле передвигала ноги. Пелагея быстро истопила печку, нагрела воды, искупала младенца, дала Таисии чаю с медом.

Приложила младенца к ее груди, он зачмокал губами, а та, успокоенная, задремала.

Пелагея продолжала хлопотать, достала из сундука кусок ситца и начала раскраивать и шить распашонку.

– Дед, как назовем мальчонку-то?

– Давай Алексеем. У меня отец был Алексей, дюже здоровый мужик, ударом кулака плаху на дубовом столе проламывал.

– А ведь Алешеньку крестить надо. Что мы батюшке-то скажем? – продолжала Пелагея.

– Да дам я батюшке бутылку горилки, что скажем, то он и запишет. – успокоил Пелагею Василий.

– И то хорошо! А, может, Таську отправим в Маньчжурию к Ваньке, пусть повидаются. Через месяц новый обоз пойдет, с ним она и уедет.

– С ума сошел, старый! Думай, что говоришь! А кто Алешеньку будет кормить? Может, ты?

– И чего раскудахталась? Корова есть, коза есть, выкормим. Ладно, тихо. Пусть Таська поспит, а то намаялась. А Алексею надо люльку справить. Давай отдохнем маленько, а утром я этим делом займусь.

– Ладно, иди приляг, а я пока распашонки дошью. А там уж и время подойдет коров доить.

Таисия открыла глаза, через занавеску на окне пробивался лучик раннего солнца. Покой и умиротворение были в ее душе. Вместе с этим лучиком солнца, свет счастья разливался по всему ее телу. Никогда ничего подобного не испытывала она в жизни.

Маленький теплый комочек, созданной и рожденной ею, лежал около ее груди. Весь мир и счастье сконцентрировались в этом маленьком существе, она с ужасом вспоминала, что еще совсем недавно собиралась от него избавиться.

Хлопнула дверь, в избу вошел дед, держа что-то в руках.

– Ну, вот и люльку принес. Столько лет на чердаке пролежала, а цела целехонька.

Вот что значит из лиственницы сделана. Еще Ванька в ней лежал. И пружины все целы, даже не заржавели.

Он начал прилаживать ее к потолку, к специальному железному кольцу. В это время пришла Пелагея с большим бидоном парного молока, пронесла его в кухню, налила молока в большую эмалированную кружку и подала Таисии:

– На, девка, пей. Силы восстанавливай. Да и Алешеньке надо молочка побольше.

И снова ушла в кухню, где на столе стоял целый ряд крынок, прожаренных на солнце, в которые она разливала парное молоко, и тут же спускала крынки в прохладный подпол, открыв крышку в полу и спускаясь туда по лестнице.

Потом вышла в светелку.

– Ну, мать, смотри люлька уже готова. Давай делай Алексею постельку, – радостно сказал дед.

Пелагея вышла в кладовую и принесла кусок белой овчины, затем положила его на дно люльки, расправила, обрезала лишнее, сверху положила кусок старого байкового солдатского одеяла, которое Василий принес после службы в армии. Одеяло было простирано чуть ли не до белизны и прожарено на солнце.

На дно люльки она посыпала какой-то травки, мелко покрошенной и высушенной. И сказала:

– Это от вшей, а то быстро разведутся и донимать мальца начнут.

Потом снова пошла в кладовую, взяла большой березовый туесок квадратной формы, мастерски сделанный Василием, заглянула в него. Там были посолены крупные куски сала, недавно забили кабанчика, не стали дожидаться холодов.